Его левая рука опять была в кармане, бренча пистолетными патронами, как морскими камешками. В дверях он бросил быстрый взгляд на часы. До отправления поезда оставался почти час – бездна времени для того, кто умеет действовать решительно и быстро.
Глава 4
Они вышли из кафе и повернули было к Каланчевской площади, где была стоянка такси, но Алексей Рыбин, еще сохранявший способность соображать, издали увидел припаркованный у обочины «луноход» с коварно потушенными огнями и с немалым трудом развернул своего плывущего без руля и ветрил спутника на сто восемьдесят градусов. Перспектива ночевать в вытрезвителе ему не улыбалась, но еще больше Алексея пугало то, что его окосевший приятель по незабвенным армейским дням Серега Старовойтов мог спьяну наболтать ментам. Был он на самом деле снайпером у Басаева или сочинил весь этот бред для красного словца, не имело никакого значения. Все равно будет разбирательство, повестки, звонки на работу, запросы какие-нибудь… Алексей был на хорошем счету в своей фирме, и одно упоминание его имени в связи с подобным дурно пахнущим делом могло поставить на его карьере жирный крест.
Старовойтов вдруг затеял петь. Редкие прохожие, шлепавшие сквозь туман и слякоть к теплу и уюту своих квартир, вздрагивали и оборачивались на его хриплые вопли, густо пересыпанные отборным матом и почему-то частыми и безграмотными ссылками на Коран. Рыбин скрипнул зубами, прошептал короткое ругательство и боком нырнул в устье Краснопрудного переулка, решив, что дружба дружбой, но это уже чересчур. Его маневр, однако же, ни к чему не привел: Старовойтов, который, казалось, вообще ничего не соображал, каким-то образом заметил исчезновение приятеля, огляделся и, заметив светлую куртку Рыбина, как ни в чем не бывало свернул вслед за ним в переулок, продолжая петь и материться.
– Гуляем, Алеха! – орал он на весь переулок. – Айда по бабам! Бр-р-роня крепка!.. И танки наши… быстры! И наши люди мужества полны! Эй, Алеха, мать твою! В строю стоят чеченские танкисты, и перед боем делают в штаны!!! Алла акбар! Знаешь, чего это?
– Знаю, знаю, – процедил Рыбин.
Зубы у него были стиснуты так, что ныли челюсти. Он проклинал тот миг, когда, растаяв от радости нежданной встречи, принял предложение старинного приятеля пропустить, как тот выразился, «по пять капель». Жена, Лариска, наверное, совсем с ума сошла от беспокойства… хотя насчет Лариски Старовойтов, пожалуй, был прав.
Алексей Рыбин познакомился с Сергеем Старовойтовым еще в карантине, когда они, стриженные «под ноль» и «в рюмочку» утянутые негнущимися ремнями из скверной искусственной кожи, учились ходить «гусиным шагом» и раздеваться до белья, пока в руке сержанта горела спичка. Сержант утверждал, что спичка сгорает ровно за сорок пять секунд. Это было наглое вранье – Алексей проверил это, спалив в курилке полкоробка спичек. Ни одна из них, как он ни старался замедлить процесс, не горела дольше тридцати секунд. Тем не менее, попрактиковавшись с неделю, все они научились раздеваться и ложиться в постель даже раньше, чем зажатая в толстых коротких пальцах сержанта Сафронова спичка начинала дымиться и гасла.
Впрочем, дело было вовсе не в спичках и даже не в сержанте Сафронове, который очень быстро ушел из жизни новобранцев, отправившись обратно в свою часть, как только срок карантина истек. Дело, как теперь понимал Алексей Рыбин, было в том, что всем им стукнуло тогда по восемнадцать лет, а в этом чудесном возрасте шапочное знакомство очень быстро перерастает в крепкую дружбу, особенно если ваши койки стоят бок о бок и в строю вы стоите рядышком, обмениваясь почти неслышными замечаниями по поводу брюха замполита и дурного настроения командира роты: уж не наставила ли ему жена рога?
Кроме того, это был единственный способ выжить в условиях царившей в части разнузданной дедовщины. Рыбин в ту пору был начитанным мальчиком, все еще бредившим такой чепухой, как справедливость и человеческое достоинство, из-за чего его частенько поколачивали и всячески унижали, постепенно низводя до разряда так называемого «чмо», что в переводе на общепонятный язык означало примерно то же, что индийское словечко «пария». Рыбин уже подумывал о том, чтобы, заступив в наряд, перестрелять пару-тройку своих обидчиков, а потом пустить себе пулю в висок, но тут Серега Старовойтов, которому все это надоело, перестал заступаться только за себя и взял Рыбина под свою защиту.
До армии Старовойтов боксировал в среднем весе, был чемпионом Московской области и не попал в спортроту только потому, что чем-то не угодил командиру полка. Все попытки старослужащих обломать «борзого чайника» в буквальном смысле слова разбивались о каменные кулаки Старовойтова. Это противостояние могло бы закончиться очень плохо, но, к счастью, среди старослужащих в их роте не оказалось настоящего вожака, способного довести дело до логического завершения, и постепенно Старовойтова, а вместе с ним и Рыбина оставили в покое.
С тех пор так называемые «суровые армейские будни» превратились для обоих в некое подобие пионерского лагеря – бесконечные каникулы с не слишком обременительными обязанностями. Молодые организмы без особого напряжения справлялись с пресловутыми трудностями армейского быта, день ото дня становясь только крепче и здоровее. Это были идеальные условия для «суровой мужской дружбы», так что, увольняясь в запас, Рыбин и Старовойтов обменялись адресами и в конце концов растрогались до такой степени, что Старовойтов, как человек более простой и близкий к земле, даже уронил скупую мужскую слезу.
Они действительно продолжали встречаться после армии – приблизительно в течение года, а может быть, и больше. Конец их отношениям положила Лариска. Старовойтов терпеть ее не мог, и она отвечала ему взаимностью, так что, едва узаконив свои отношения с Рыбиным, Лариска решительно указала приятелю мужа на дверь. Она была на шестом месяце беременности («Поймала мужика за конец», – говорил по этому поводу Старовойтов), и ее раздражительность достигла апогея – так, во всяком случае, решил неопытный Рыбин. В этой области ему предстояло сделать множество неприятных открытий, но тогда он этого не знал. Так или иначе, Старовойтов исчез из его жизни – не сразу конечно. Они несколько раз встречались на нейтральной территории, баловались пивком и водочкой под вяленого леща, но уже тогда их дружба стала давать трещины, как попавший в теплые воды Гольфстрима айсберг. В армии они были одинаковы, но на гражданке между студентом университета Рыбиным и каменщиком третьего разряда Старовойтовым пролегла пропасть, с каждым днем становившаяся все шире. Им просто стало не о чем говорить, потому что их общее прошлое было слишком маленьким, а общего настоящего у них не было и быть не могло. Как-то незаметно они перестали видеться, и со временем Сергей Старовойтов превратился для Рыбина просто в смутно знакомое имя, наподобие имен, выбитых на развешанных по всему городу мемориальных досках. Гоголь Николай Васильевич. Пушкин Александр Сергеевич. Маршал Жуков. Генерал Доватор. Чкалов Валерий, кажется, Павлович… или не Павлович все-таки? И Старовойтов Сергей Леонидович, младший сержант запаса. Ну и что?..
А потом они встретились. Через столько лет, черт подери! Сквозь алкогольный туман Рыбин с некоторым усилием припомнил, каким образом оказался на Каланчевке. Ну как же – дача! Сарайчик в чистом поле под Софрино, где только и помещается что печка, скрипучая кровать да пара лопат. Ни один уважающий себя бомж не станет трудиться, вламываясь в эти хоромы, но если Лариса Ивановна решила, что нужно съездить туда и проверить, не пропало ли чего за зиму, тут уж не поспоришь. Лариса Ивановна – это вам не сержант со спичками… Там-то – не в Софрино, конечно, а на Каланчевской площади – Рыбин и столкнулся нос к носу с бывшим закадычным дружком. Уж лучше бы не сталкивался. Уж лучше бы тот осколок кирпича, который лишил Серегу Старовойтова глаза, вышиб ему мозги. Между прочим, было бы поделом. Надо же, что удумал: в своих стрелять! За деньги. Вот же гад! Заткнулся бы он, что ли…