– Не имеете права! – надрывалась Сырникова. – Я буду жаловаться главврачу!
– И так обойдетесь, не баре! – отлаивалась сестра-хозяйка.
Надежда тихонько осведомилась у Поросенке, что случилось, и получила ответ, что к ним подселяют четвертого человека, а чтобы поместилась кровать, нужно вынести тумбочку.
– И так невозможно спать от духоты! – орала Сырникова.
– Окно откройте! – невозмутимо отвечала сестра.
– Тогда дует!
– Здесь вам больница, а не курорт! – припечатала сестра и вышла из палаты, одержав полную победу в споре.
Надежда пожала плечами и согласилась: действительно, не курорт.
Принесли кровать, а для этого пришлось сдвинуть Сырникову ближе к двери. Потом тетя Дуня шлепнула на кровать продавленный матрац и белье, серое от частых стирок, после чего два студента приволокли в палату крупную девицу с загипсованной левой ногой и с превеликой осторожностью опустили ее на кровать.
Вообще парни что-то слишком суетились, и Надежда вскоре поняла почему. Девица устроилась на кровати поудобнее, обвела всех темными коровьими глазами и глубоко вздохнула:
– 0-ох!
Несмотря на сломанную ногу, от девицы просто веяло здоровьем и жизненной силой. Кожа у нее была гладкая, зубы белые без всякого «Орбита», густые темные волосы наспех сколоты узлом. От вздоха грудь ее приподнялась, и Надежда вспомнила монолог артистки Дорониной из одного старого фильма:
«У меня был медальон. Так он у меня не висел, он лежал горизонтально…»
Медальона у девицы не было, но в том, что он может лежать на такой груди горизонтально, можно было не сомневаться. Одним словом, от новой соседки по палате распространялась такая естественная, природная сексапильность, что в палате сразу стало ощутимо теснее.
Сырникова, разглядев девицу, издала разъяренное шипение, но пока промолчала.
Весь день в их палату совершалось нашествие мужчин.
Поглядеть на девицу – ее звали Любой – шли все: студенты и ординаторы, практиканты и хирурги из соседнего отделения, солидные немолодые врачи с курсов повышения квалификации, анестезиолог Алексей Федорович и даже больничный кот Скальпель.
Любка валялась на кровати в распахнутом халате, непрерывно что-то жевала и улыбалась всем визитерам одинаковой белозубой улыбкой.
К концу дня Надежда всерьез начала опасаться за здоровье Сырниковой, потому что та зеленела на глазах. К вечеру, когда в палате стало посвободнее, разразился скандал.
– И чего это тебя к нам подселили, – шипела Сырникова, – что ты за птица такая?
– Потому что мне нужен покой, – невозмутимо ответила Любка, – а там палата – десять человек, кто храпит, кто во сне кричит, ночью спать мешают.
– Относительно храпа, – вполголоса заметила Надежда и показала глазами на Поросенке, – не удивляйся ночью.
– Мне, может, тоже покой нужен, – не унималась Сырникова, – а теперь, по твоей милости, я у двери на сквозняке лежу! Вот напишу завтра главному заявление – тебя вообще в коридор выселят!
– Ага, разбежалась, – насмешливо проговорила Любка, – как бы тебе самой в сортире не оказаться. Юрику только попросить – они все сделают.
– И кто же такой Юрик? – полюбопытствовала Поросенке.
– Хахаль мой! – ничуть не смутившись, ответила Любка и показала маленький мобильный телефон. – Сказал: если что не так – сразу звонить ему, он завтра приедет, разберется. Вот, кстати, нужно сообщить, что в другую палату меня перевели.
Она набрала номер и пропела в трубку:
– Майора Голубца попросите, пожалуйста! Ах, домой ушел? Нет, ничего не передавайте, я завтра позвоню.
– Что ж ты ему домой не перезвонишь? – ехидно спросила Сырникова.
– Домой нельзя, – простодушно ответила Любка, – у него дома жена и теща…
– Ах, вот как? Ты, значит, у него в любовницах состоишь?
– А вам-то что? – хором удивились Надежда с Любкой.
– А то, что всякая шалава будет меня к двери двигать! – заорала Сырникова.
– Иди ты в задницу! – спокойно ответила Любка и полезла в тумбочку за шоколадным печеньем.
Сырникова по указанному адресу не пошла, но примолкла, и инцидент на некоторое время был исчерпан.
Поздно ночью Надежда привычно проснулась от храпа Поросенке. Любка сидела на кровати в одной тонкой рубашке, чуть не лопающейся на груди, и тосковала.
– Она так постоянно? – шепотом произнесла Любка, хотя можно было орать, как в лесу – все заглушал мощный храп, по тембру напоминавший рокот мотора военного вертолета.
– Как тебе сказать… – задумалась Надежда. – Иногда повернется на бок и замолчит.
– Ужас какой! И зачем меня сюда перевели?
– Ее скоро выпишут, – утешила Надежда.
– Черт, спать расхотелось, – протянула Любка. – Пойдемте, Надежда Николаевна, покурим, что ли…
– Курить нельзя, – вздохнула Надежда, – и спиртного нельзя, а то перелом не срастется.
– А мы никому не скажем, – предложила Любка.
Убежденная такой необычной логикой, Надежда немедленно согласилась. Они поднялись, накинули халаты и пошли по коридору, поддерживая друг друга, потому что ноги у обеих были в гипсе: у Любки – левая, а у Надежды – правая.
– Пара хромых, запряженных зарею… – ворчала Надежда на ходу. – Ну и зрелище мы с тобой представляем!
Они чудно поболтали за сигареткой, Любка рассказала, что приехала год назад с Западной Украины. Там нет работы и русских, как и везде, кроме России, не больно-то любят. Жил с ней один начальник, но жена у него попалась уж больно несговорчивая, прямо ведьма. Грозилась Любке в лицо кислотой плеснуть.
Любка не захотела рисковать, собрала чемодан, да и дала деру. А здесь у нее никого нет, так что пришлось вначале к черному в ларек сесть. После уж нашла работу в магазине парфюмерном, но там тоже у директора жена сердитая попалась, вопрос ребром поставила: или Любка увольняется, или она свою долю магазина продает – они с мужем совладельцами были. Только Любка приуныла, как тут кстати магазин ограбили.
Так они с Юриком познакомились.
– Кто он, этот твой Юрик?
– Майор милиции, он как раз по вызову приезжал.
Юрик меня из того магазина забрал, квартиру мне снимает, с работой обещал помочь, заботится, в общем…
– Ну и ладно, – примирительно сказала Надежда, – раз заботится. А как же ты сюда-то попала?
– Долго рассказывать. – Любка зевнула во весь рот. – Как-нибудь в другой раз расскажу.
* * *
Накануне вечером возле входа в китайский ресторан «Янцзы» остановился малиновый джип «Чероки», из него выпрыгнули двое коротко стриженных парней. Один из них – очень крупный, плечистый, накачанный до предела – подошел к дверям и нажал на кнопку звонка. В ресторане было закрыто по причине вчерашней перестрелки. Официантки отмывали зал от крови, хозяин-китаец подсчитывал убытки, повар на всякий случай держал наготове два-три блюда для усиленно посещающей в последнее время ресторан милицейской братии.
Не дождавшись ответа, парень постучал в дверь мощным кулаком. В ресторане видели и джип, и бойцов. Василий Васильевич понял, что прибыли по его душу, тяжело вздохнул и сам пошел открывать.
Вошли трое: двое охранников и старший – горбоносый черноволосый мужик средних лет, из южных народов, как определила выглянувшая из подсобки официантка Лариса.
Самый здоровый – точная копия охранника Геши, которого застрелили позавчера вместе с хозяином, – злобно пнул ногой стул, отодвинул стол и споткнулся о ведро с грязной водой. Вода выплеснулась и запачкала бандиту брюки. От этого он еще больше разозлился и начал было крушить все подряд – изорвал красивую картинку с петухом, висевшую на стене, опрокинул пару столов и направился уже к стойке бара, чтобы перебить там бутылки с напитками.
– Мальсики, мальсики! – Хозяин-китаец попробовал урезонить незваных гостей. – Не надо сум, не надо скандал! У меня крыса есть…
– Ты че мелешь, косоглазый! – рявкнул на Васильича толстый рослый «бык». – Какая еще крыса? Ты че – крысами русский народ кормишь? Сам жри свою крысятину!