Как с изумлением констатировала Надежда, это была женщина, причем, судя по мягкости и плавности движений, молодая. Она была высока ростом, одета в черное – куртка и узкие брюки. Длинные волосы были забраны в хвост на затылке. Если бы не волосы, ее легко было бы принять за мужчину – так была стройна и высока. Но эта обманчивая мягкость…
Женщина ступала неслышно, как кошка.
Надежда почувствовала озноб – она чуть не по плечи высунулась из окна, и ничего не прикрывало ее от рассветного холода, кроме тонкой ночной сорочки.
Однако никак нельзя было оторваться от окна, потому что иначе она не узнает, что незнакомке понадобилось в морге среди ночи.
Девица между тем что-то делала с дверным замком.
«Прямо американский ужастик „Похитительница трупов“, – восхитилась Надежда. – Хоть бы собак они в больнице завели, что ли… Хотя кто будет воровать в морге? Если одежду какую или часы с неопознанного трупа, то санитары давно уже украли…»
Она протянула руку назад и стала шарить по стулу возле кровати в надежде отыскать там старую шерстяную шаль, которую мать принесла ей для спасения от больничных сквозняков. Нащупав шаль, Надежда потянула ее на себя, шаль зацепилась, Надежде пришлось оторваться от окна, и второпях она опрокинула стакан, который вечером сама же оставила на тумбочке. Хорошо, что стакан был пустой – ничего не пролилось на постель, зато он упал на пол с глухим звоном. Стакан не разбился – по мнению Надежды, если и есть на свете что-то вечное, то это граненые советские стаканы, – но Надежда замерла в опасении, что вся палата пробудится от сна. Сырникова увидит раскрытое окно и заорет, что Надежда нарочно по ночам вымораживает больных.
Никто не проснулся – обитатели палаты достаточно закалились, слушая ночной храп Поросенке, что им какой-то стакан! – но девица у двери морга подняла голову, прислушиваясь. Надежда просто воочию увидела, как девица раздула ноздри и повела ушами.
Сама она застыла в окне, боясь пошевелиться и моля бога, чтобы девица не заметила раскрытого окна. Уж слишком серьезно выглядела ночная посетительница, она не похожа была на простого воришку.
Прошло некоторое время, девица успокоилась и скрылась за дверью. В морге был ночной сторож, но он, как подозревала Надежда, спокойно спал в своем закутке до утра.
Надежда посидела еще у окна, вглядываясь в серую мглу. Ей показалось, что за окнами она видит слабый отблеск света: ночная гостья пользовалась фонариком. Что она там делала? Маньячка – осквернительница трупов? Надежде не верилось в такое простое объяснение: уж слишком по-деловому выглядела девица.
От холода не спасла и шаль. Надежда прикрыла окно и посидела еще немного, потихоньку клюя носом, уговаривая себя не маяться дурью и лечь спать.
В это время раздался звук автомобильного мотора, больничный сад осветился фарами, и к моргу подъехала очередная труповозка. Обычно такие машины приезжали днем, но случалось и ночью Надежде проснуться от стука и вызова сторожа.
Выскочили санитары и затарабанили в дверь.
– Михалыч, старый черт! Открывай, хватит дрыхнуть!
Надежда вгляделась в окна – никакого отблеска, очевидно, девица выключила фонарик и затаилась.
Через пять минут дверь отворилась, и показался заспанный Михалыч.
– Чего вам неймется-то? – ворчал он. – До утра подождать не могли?
– Какое ждать! – ответил водитель, высунувшись из машины. – На Выборгском шоссе авария, на семнадцатом километре. Автобус перевернулся да еще две легковушки. Ты, дед, спать не ложись, еще привезут скоро, не оставлять же их на шоссе до утра…
– Царица небесная! – вздохнул Михалыч и заторопился внутрь. – Ребятки, сейчас покажу, куда складывать…
Надежда содрогнулась и хотела уже закрыть окно, чтобы не слышать страшных подробностей, но знакомое покалывание в корнях волос ее остановило. Так начинало проявляться сильнейшее любопытство, которое Надежда Николаевна очень хорошо изучила и знала, что бороться с этим любопытством бессмысленно, его можно только удовлетворять.
И сейчас ей безумно захотелось узнать, какого черта делала в морге девица в черном и как она теперь выберется оттуда?
Санитары возились довольно долго, водитель в это время покуривал на крылечке. Парни вышли что-то уж очень веселые, и Надежда поняла, что Михалыч угостил их из своих запасов спиртиком. Водитель тоже это понял, пробурчал что-то завистливое, и труповозка уехала.
Сторож запер двери изнутри, и стало тихо. Надежда продолжала наблюдать.
Вот показался силуэт сторожа за освещенным окном, потом окна один за другим стали гаснуть, вдруг Надежде почудилось в последнем окне какое-то резкое движение, свет окончательно погас, и Надежда заметила, что уже полностью рассвело.
Через некоторое время – она не засекала точно – снова послышался шум, но на этот раз, судя по звукам, шли несколько человек.
«Да что сегодня за ночка? – удивилась Надежда. – Никакого покоя…»
Шаги раздавались громко в ночной тишине, люди нисколько не старались пройти незаметно.
– Черт, не удалось на машине сюда въехать! – услышала Надежда грубый мужской голос. – Теперь тащись обратно чуть не версту…
– Ничего, Вовчик, – наставительно ответил другой голос, в котором Надежда без труда угадала начальственные интонации, – пешком ходить полезно, опять же воздухом подышим…
Мужчины шли не по тропинке от дырки в заборе, а, как прикинула Надежда, от главного входа. Вот интересно, а тетя Дуня утверждала, что на ночь ворота запираются и двери главного корпуса тоже. Но эти пролезли как-то, машине только не удалось проехать.
Шедшие свернули к моргу, в чем Надежда и не сомневалась, – некуда им больше идти, не к ней же под окошко серенады петь!
Вот они подошли к крыльцу, и опять-таки Надежде удалось кое-как разглядеть всех троих. Двое были обычные бритоголовые качки. Причем один очень уж выделялся своими размерами – просто какой-то шкаф, причем не современный финский шкаф-купе – тот высокий, с зеркальной дверью, – а старый, пятидесятых годов, дубовый трехстворчатый шкаф.
Второй был поуже в плечах, но тоже молодец хоть куда. Третий же по силуэту был постройнее, а по движениям – постарше. Именно он был среди этой троицы главным. Надежда разглядела даже черные густые волосы и нос с горбинкой, то есть, выражаясь языком милицейских протоколов, третий из компании являлся лицом кавказской национальности.
Надежда Николаевна поплотнее закуталась в шаль и решилась приоткрыть окно пошире. Уж очень было интересно, что собираются делать новые визитеры.
Старший деловито обошел морг со всех сторон, послал того, кто похудее, погулять вокруг. Тот прошел по тропинке и без труда обнаружил дырку в заборе.
Старший достал мобильный телефон и тихо сказал что-то в трубку. Надежда предположила, что он отдал приказ шоферу машины объехать больничный двор и встать у дырки.
«Неужели они собираются красть труп? – У Надежды замерло сердце. – Я думала, что такое бывает только в кино…»
Старший поглядел на окна, вычислил одному ему ведомыми путями окно каморки сторожа и постучал негромко в стекло. Ему никто не ответил. Подождали немного, потом более здоровый парень забубнил:
– Дух, может, там и нет никого. И чего мы приперлись ночью? До утра он, что ли, не подождет, покойник-то.
– Его, может, утром похоронят, – зло огрызнулся тот, кого назвали Духом. – Тогда что, прикажешь могилу раскапывать? Это гораздо труднее… А так взглянешь быстренько, и все…
Надежда в окне была вся внимание. Стало быть, красть труп они не собираются… А жаль, интересно было бы поглядеть, как они потащат покойника…
Она тут же устыдилась своих мыслей – нехорошо так про покойников-то, следует смерть уважать… Но за месяц без малого пребывания в палате с окнами на морг Надежда Николаевна не то чтобы очерствела душой, но стала более спокойно относиться к некоторым вещам.