Мария Николаевна указала Надежде хорошую солнечную полянку недалеко от дороги, и Надежда, пока Алка предавалась скорби, решила не терять времени и начала рыть большую яму. Джерри бегал рядом и пытался помогать ей лапами. Солнце припекало, Надежда вскоре утомилась от непривычной работы, потом подошли Алка с Марией Николаевной, принесли завернутого в скатерть Гаврика. Алка сменила Надежду и принялась с ожесточением рыть землю. Надежда с бывшей ветеринаршей сели под деревом на травке, и Мария Николаевна отдала Надежде ошейник Гаврика. Он был разрезан ножом, очевидно убийца собаки ударил слишком сильно. Мария Николаевна наклонилась к Надежде и тихонько проговорила:
– Может быть, вам будет интересно, но под ошейником я нашла у собаки след от ампулы. И умер он не от удара ножом, а еще до этого, очевидно, ему вкатили здоровую ампулу усыпляющего. Потому и крови вокруг нет, а я еще удивлялась.
– И привезли его сюда на машине, – задумчиво сказала Надежда.
– Да, конечно, уже мертвого. Но кому это понадобилось? У вашей подруги нет недоброжелателей? Какой-нибудь подлец вполне способен так отомстить.
– Мы с ней это обсудим потом.
Они подошли у Алке, Мария Николаевна сказала, что глубина достаточная. Бедного пса опустили в могилу, закидали землей, отметили место камнями и заторопились на электричку. На прощание Мария Николаевна указала им свою дачу, сказала, что она живет там с собакой до октября месяца и что, милости просим, приезжайте, как сможете, сходим навестить Гаврика, а Джерри покажет место в любую погоду.
Народу в поезде было еще немного – в такой чудесный день люди не торопились в город. Алка всю дорогу молчала, стиснув зубы. Потом уже, когда подъезжали к городу, она вдруг сказала, стиснув зубы:
– Никогда ему этого не прощу! Надежда даже рот разинула.
– Алка, ты что, рехнулась? Ты что, думаешь, что это он убил вашу собаку?
– А кто еще? Ведь написал же: собаку забираю с собой! А потом эта его стерва не захотела собаку, вот он и убил Гаврика, сволочь!
Надежда только махнула рукой – что с ненормальной разговаривать!
В метро Надежда с грустью проехала свою остановку – опять домой не попасть, но Алку оставлять одну в таком состоянии было нельзя. Они купили в ларьках возле метро соку, сметаны, овощей и пошли домой. Попугай был на месте, живой, здоровый и встретил их воплем:
– Руки вверх!
– Что это он, фильм про шпионов посмотрел?
– Да нет, это группа такая, у Пашки есть записи.
Надежда нарезала полную миску салата из огурцов, помидоров и зелени, достала из холодильника охлажденный сок, красиво накрыла на стол и позвала Алку поесть. Не услышав ответа, она пошла в комнату и застала Алку на диване в обнимку с кошкой Марфой, проливающей горючие слезы.
– Алка, ты платок возьми, а то кошка уже хоть выжми.
Алка посмотрела мрачно и от еды отказалась. Надежда уже начинала терять терпение: ну взрослая же баба, а ведет себя как ребенок!
– Слушай, ну прекрати капризничать, мне тоже недосуг с тобой возиться! Ты лучше подумай: есть у тебя знакомый, который тебя так сильно ненавидит, что мог бы тебе так отомстить, собаку убить. Мария Николаевна сказала, что очень похоже на месть, в ее практике такое случалось.
– Нет, никто меня не ненавидит, кроме моего бывшего мужа Тимофеева. Он и убил собаку.
– Ну вот опять завела свое! Да с чего ему тебя ненавидеть, вы ведь и не ссорились. Это он от тебя ушел, а не ты от него. И послушай, что-то странно даже: с чего это ты так уверена, что муж тебя бросил. Пропал человек и оставил записку, только и доказательств, что записка. А в записке что сказано?
Надежда нашла на столе записку и опять стала читать вслух.
– «Дорогая Алла», ну тут вся правильно, если не считать того, что Аллой он тебя никогда в жизни не называл. А как он кстати, тебя называл?
– Мамочкой, – как-то смущенно ответила Алка.
– Ну, это при детях, а ночью, в интимные, так сказать, минуты, тогда как?
– Не помню, – Алка помолчала, – у нас последнее время с этим делом как-то не очень, парни взрослые за стенкой, сама понимаешь…
– Ага, а когда они все уехали и можно бы найти время с мужем пообщаться, у тебя педсовет, выпускной, медальная комиссия и что там еще-то? Ну, не буду, не буду, не реви.
Кошка Марфа наконец вырвалась из Алкиных рук и принялась с негодованием умываться.
– Дальше читаем: «я встретил другую женщину», ну, допустим, встретил, так что, сразу уходить?
– Не цепляйся к словам, – разозлилась Алка, – она его понимает лучше, чем я, а что, если действительно так?
– А что его понимать-то? Какие-такие у него проблемы? Сексуальные?
– Да брось ты! – Алка махнула рукой. – Какой там секс? Мы же уже старые!
– Ты что? Твоему Петюнчику еще пятидесяти нет, а у мужиков в это время как раз вторая молодость.
– Да? А я и не знала. Все как-то некогда посидеть, подумать, годы бегут, бегут…
– Ну, ладно, дальше в записке: «Поэтому я ухожу к ней навсегда». Уходит навсегда, а вещи не взял, документы оставил, да мужика без военного билета никуда не пропишут! С детьми не попрощался, одежды даже не взял, белья смены, это как объяснить? И потом «собаку забираю с собой», почему после подписи такая приписка? И почему только собаку, а не кошку и не попугая? Поделили животных, да? Одна собака равняется одна кошка плюс один попугай? Неравноценно.
– Это как сказать, попугай очень дорогой.
– Все подорож-жало! – немедленно отозвался попугай.
– Ну так вот, все в записке вранье: и собаку он не забрал, и уходить никуда не собирался, раз вещи не взял.
Надежда еще раз внимательно рассмотрела записку.
– Постой-постой! Вот смотри, записка написана шариковой ручкой, так? А вот тут в слове «поэтому» ручка вдруг перестала писать.
– Ну, паста кончилась.
– Нет, если бы паста кончилась, дальше бы он другой ручкой писал, а тут дальше та же паста, синяя. Есть у тебя шариковая ручка самая простая, лучше синяя для чистоты эксперимента?
– Конечно, есть.
У Алки в сумке всегда был запас простых шариковых ручек для нерадивых и забывчивых учеников. Надежда вырвала из тетради листок в клеточку. Поискала толстый блокнот или книжку, подложила под листок и дала Алке, держа его полувертикально.
– На, пиши записку.
– Какую записку?
– Пиши: дорогая Алла, и так далее, быстрее только.
Алка послушно стала писать записку самой себе, ручка перестала писать на слове «ухожу».
– Вот видишь, это всем известно, что если шариковую ручку использовать на негоризонтальной поверхности, через некоторое время она перестанет писать. Дай-ка я попробую.
Надежда стала писать ту же записку, и через некоторое время ручка забарахлила на слове «навсегда».
– Все ясно, он писал эту записку в походных условиях, стола под рукой не было. И где же, интересно знать? В этой квартире столов навалом: ваш общий письменный в спальне, Пашкин у него в комнате, здесь в гостиной стол есть, на кухне, в конце концов. Ну что ты, Алка, молчишь, объясни мне, где он эту записку писал? На улице? Вот прошла мимо другая женщина, когда он с собакой гулял, он в нее влюбился с первого взгляда, мигом написал тебе записку, забежал домой, паспорт прихватил и костюм выходной, чтобы в ЗАГС идти и – ходу за ней?
– А собака как же?
– А собаку так за собой и таскал, некогда было отцепить. Тебе самой-то не смешно?
– Не до смеха мне!
– Да пойми ты, Алка, не такой твой муж человек, чтобы вот так уходить! Не в его это характере. Таким образом мальчишка семи лет может из дому сбежать, чтобы в Африку поехать на львов охотиться или в космонавты, а не солидный мужчина, доктор наук.
– И как же бедный Гаврик оказался там на шоссе?
– Вот, – Надежда стала серьезной, – я тебя к мысли подвожу, что мужа твоего Тимофеева Петра Николаевича похитили.
– Что-что? Ты, Надежда, совсем сбрендила, везде тебе преступления мерещатся. Да кому он нужен-то, зачем его похищать? Выкуп за него будут требовать, что ли? Так у меня только триста долларов, больше ни копейки в доме нет. Правда, я за него больше бы и не дала, но и этих жалко.