Зайковский затушил сигарету и обратил внимание на приглашение, валявшееся на столике.
«Господин Костоломов имеет честь пригласить Вас 20 декабря в 20.00 в свой особняк на торжественный прием в связи с годовщиной создания его фирмы».
Внизу стояли две крошечные буквы «BT», которые обозначали дресс код, то есть форму одежды, в которой нужно было явиться на прием. В данном случае для мужчин это был смокинг, а для женщин – платье для коктейлей, то есть открытое, но не длинное.
Зайковский вздохнул и отправился в спальню. Выглаженная белая рубашка лежала на кровати, он надел ее, но запутался с запонками.
– Надин! – крикнул он в сторону ванной, откуда раздавались плеск воды и пение. Тем не менее его подруга явилась через минуту.
– Послушай, – он раздраженно протянул ей запонку, – мы уже опаздываем, а ты и не думаешь одеваться!
Действительно, она была завернута в полотенце и не накрашена. Ничуть не обидевшись на его сердитый тон, она рассмеялась и ответила с милым акцентом, слегка коверкая слова:
– Не волнуйся, дорогой, все будет в порядке! Мы же не собираемся прийти первыми!
– Разумеется, но сильно опаздывать тоже нехорошо.
– О, здесь, в России, все всегда опаздывают! – беззаботно отмахнулась она, мигом призвав запонки к порядку. – Вот и сейчас, я заказала кофе, и как же долго его не приносят!
С этими словами она чмокнула Зайковского в щечку и снова скрылась в ванной. Он невольно улыбнулся: Надин всегда умеет его отвлечь. За это он и ценил свою подругу. Всегда весела, как птичка, легкомысленна, как истая француженка, подвижна и всем довольна.
При первой встрече Надин тотчас же важно сообщила ему, что она русская, хотя, увидев ее в парижской толпе, Зайковский не сомневался бы, что она – чистокровная парижанка. Тем не менее, утверждала Надин, ее бабушку привезли из России во Францию ребенком в страшно сказать каком году. Надин хорошо помнит бабушку, ее и назвали-то в честь грандмаман – Надеждой, и бабушка же научила ее русскому языку. Слушая ее болтовню, Зайковский думал, что от узкобедрых и безгрудых в большинстве своем француженок Надин выгодно отличают только некоторые формы, как видно, русскую кровь трудно быстро списать со счетов.
– Я прекрасно знаю, Андре, дорогой, отчего ты так спешишь к этому самому, как его…
– Костоломову, – подсказал Зайковский.
– Ужасная фамилия! – продолжала говорить Надин через открытую дверь ванной. – Все дело в камее!
– Да я и не скрываю, – признался Зайковский, – в самом деле, мне безумно хочется посмотреть камею Медичи.
– И купить ее? – лукаво спросила Надин.
– Возможно, – сдержанно согласился Зайковский, пытаясь закрепить на шее галстук-бабочку, который полагался к смокингу, – я еще не решил.
Он покривил душой, потому что давно уже решил, что если камея окажется подлинной, то он купит ее у Костоломова. То есть в подлинности он почти не сомневался, не стал бы Костоломов предлагать ему заведомую подделку. Однако с этой камеей связаны были какие-то неопределенные слухи. Известно было, что лет десять назад камея принадлежала коллекционеру Ивановскому, ныне покойному. Зайковский собирался расспросить Костоломова, как же к нему попала камея, но вряд ли тот будет с ним откровенен. В конце концов, подумал Зайковский, все дело в цене. Так что сегодняшний прием обещал быть для него очень интересным.
В дверь деликатно постучали: это горничная прикатила столик, на котором сервирован был кофе. На запах кофе Надин явилась из ванной уже полностью одетая и причесанная. Впрочем, прической то, что было на голове у его подруги, Зайковский никогда не называл. Искусственно растрепанные короткие волосы непонятного серо-сине-пегого цвета. На Надин было короткое платьице из прозрачной органзы на черном чехле. На органзе были вышиты разноцветные цветы. Андрей Зайковский был человеком консервативным, свой вкус формировал на классических произведениях искусства, ему больше нравилось, когда женщины одевались в черные открытые платья-шанель. Но что поделать – мода есть мода…
Он перехватил любопытный взгляд горничной. Девушка тут же опустила глаза.
– Вы можете идти, – бросила ей Надин, – я сама налью кофе.
Горничная грациозно присела в полупоклоне и удалилась. Выйдя в коридор, она огляделась по сторонам и, проходя мимо небольшой комнатки, где хранилось чистое белье, забросила туда свой форменный белый фартучек и наколку. В коридоре по-прежнему никого не было. Горничная ускорила шаги и открыла своим ключом дверь на служебную лестницу. Не заботясь больше о тишине, она застучала каблучками по ступеням.
Надин отпила кофе и подняла глаза к потолку.
– Нет, все-таки в России кофе варить не умеют! – глубокомысленно изрекла она. – Хоть и крепко, но невкусно. И не спорь, Андре, – повернулась она к Зайковскому, хотя он и не думал спорить, – ты же знаешь, как я отношусь к этому напитку, я жить не могу без кофе!
Это была чистая правда, думал Зайковский, отставляя пустую чашку, Надин могла пить кофе в любых количествах и в любое время дня и ночи. И его приучила. Внезапно она покачнулась и схватилась за виски.
– Что-то голова заболела… – протянула она, но тут же встряхнулась и рассмеялась: – Так, показалось. Идем, дорогой, а то и вправду сильно опоздаем!
Она сама подала ему смокинг и поправила «бабочку», накинула легкую шубку и выскочила в коридор. Внизу, в холле, было более людно. Швейцар кивнул и приложил руку к фуражке.
– Лимузин сейчас будет, господа!
И правда, они почти не ждали, черный лимузин с надписью «Каскад-палас» подкатил к дверям отеля. Шофер, молодой парень в форме, выскочил из машины и предупредительно открыл дверцу.
Машина мягко тронулась с места, проехала немного по набережной Невы и свернула в переулок. Несмотря на то что шофер очень ловко управлялся с огромной машиной, Зайковский невольно спросил:
– Отчего вы свернули? Разве нельзя проехать по набережной?
– Пробки, – ответил шофер, не отрывая глаз от дороги, – застрянем надолго.
Зайковский удовлетворился этим ответом и тут заметил, что Надин приникла к нему и тяжело навалилась на плечо.
– Дорогая, – встревожился он, – тебе плохо?
Глаза у его подруги были закрыты, лицо спокойно. Зайковский с изумлением понял, что Надин крепко спит, сладко посапывая, как ребенок. Зайковский осторожно тряхнул ее за плечи, она открыла глаза, проговорила что-то по-французски и тут же снова уснула.
– Да что же это такое? – вскричал Зайковский. – Водитель, остановитесь!
– Здесь нельзя стоять, – ответил шофер и незаметно поглядел на часы.
Машина выехала из переулка на такую же тихую улицу, с одной стороны шел длинный бетонный забор, с другой – дома самого непрезентабельного вида. Зайковский понял, что случилось непредвиденное и что сейчас ему будет плохо. Он попытался открыть лимузин и выпрыгнуть, но двери были заблокированы. Перед тем как окончательно забыться тяжелым сном, Зайковский успел подумать, что не зря он так не любит Россию и что предчувствия его не обманули. И еще он пожалел, что никогда не увидит камею Медичи.
Водитель оглянулся на пассажиров и удовлетворенно хмыкнул. Тут же у него зазвонил телефон.
– Спят, как младенцы! – ответил он на вопрос невидимого собеседника. – Приступаю к следующей фазе операции!
Лимузин свернул в проход между домами, с трудом развернулся в узком дворе и остановился перед небольшой дверцей в стене. Перед ней не было ни навеса, ни ступенек. Водитель легонько стукнул в дверцу, она открылась, и выскочил человек в смокинге, чем-то неуловимо похожий на самого Зайковского. Вдвоем с шофером они взяли Зайковского, как куль с мукой, с трудом протащили через узкую дверь и пронесли вниз по ступенькам в полуподвальное помещение.