Хозяйка промолчала, поправляя выбившуюся из-под платка прядь русых волос. Карие глаза смотрели даже не на гостя, а куда-то через плечо ведуна. Со щек медленно сходил румянец.
— Пусто отчего-то у вас в деревне ныне, — разорвал затянувшуюся тишину Олег. — Никого на улицах не видать. Прямо… сенокос, что ли?
— Ставень у распадка мужи разворачивают, — спокойно ответила женщина. — Паводок ведь. Как вода сходить станет, изрядно рыбы за ставнем застрянет. Пировать станем, рыбным днем лето встречать.
— Это здорово, — согласился Середин. — Если повезет, может, и я праздник увижу.
Туземка опять надолго замолчала. Ведун прокашлялся:
— Так чего, хозяйка, возьмете на постой? Мне ведь много места не надобно. И ем не за троих, сильно не обременю. Да и заплачу сполна, уговоримся.
В воздухе опять повисла тишина. Олег, которому всё это начало надоедать, уже собрался было ехать дальше, стучать к соседям местного кожевенника, как хозяйка вдруг отступила, слегка поклонилась:
— Отчего же, заезжай. Токмо, не обессудь, с поклажей и лошадьми помочь некому. Сам уж распряги, да под навес поставь. Там и вода в бочке есть…
Она приподняла воротину, отвела ее в глубь двора. Потом точно так же отворила вторую. И… ушла в избу.
— Странно тут, однако, гостей привечают, — покачал головой ведун, взял гнедую под уздцы, повел во двор.
Телеги свои он поставил у самой ограды, выпряг лошадей, завел под навес, на вымощенный тонкими сосенками пол. Тут, по всей видимости, был сеновал — но к весне от припасов осталась только невысокая желтая кипа у дальней стены. Зато хозяин успел сделать две загородки. То ли складывать чего удумал, то ли скотину прикупить. Как раз в загородку Олег и завел скакунов. Подобрал стоявшую возле пахнущего влажным теплом хлева бадейку, зачерпнул воды из кадки, отнес коням. Пока он с местом определялся, они давно успели отдышаться, так что не запарятся. Потом кинул им две охапки сена — овсом в дороге наелись, пусть отдохнут от зерна немного.
Внезапно он ощутил на себе чужой недобрый взгляд. Остановился, медленно повернулся к дому. На крыльце, вперившись в него исподлобья, стояла в накинутом поверх полотняной рубахи тулупе девушка лет двадцати, чем-то похожая на хозяйку: те же круглое лицо и острый нос, те же русые волосы — правда, сплетенные в длинную косу. Платок накинут небрежно, только на затылок. Ни «здрасте», ни «помочь чем?», ни познакомиться… Странные тут люди, однако…
Пожалуй, если бы ведун не успел распрячь коней, он бы сейчас и вправду развернулся да поехал искать приют на другой край деревни. Но теперь собираться было лень, и Олег улыбнулся девушке как можно дружелюбнее:
— Красавица, корец не вынесешь доброму гостю? А то пить я не меньше лошадей хочу, да из бочки скотной как-то неприятно.
— Воды токмо дать могу… — буркнула себе под нос девица.
— Да я и воде рад буду… — Улыбка сама собой сползла у Олега с губ. — Могу и сам зачерпнуть, коли в тягость.
— Я принесу… — Девушка ушла в дом и почти сразу вернулась, неся в одной руке деревянное ведро, в другой ковш. Бадью поставила на землю, ковш пустила плавать по воде, сама отступила в сторону: — Пей.
Середин от такого обращения начал злиться, но пока еще держал себя в руках. Всё-таки в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Русь огромна, в разных ее концах разные обычаи. Кто знает, может, и он сейчас по местным меркам нечто неприличное творит. Потому ведун просто зачерпнул из ведра полный корец, поднес к губам… Вода опять оказалась ледяной, колодезной, пробивающей холодом до самых костей. Олега начал бить озноб, и он понял, что всё еще не согрелся после перехода через залитые паводком поля. А без хорошей бани наверняка не сможет отогреться вообще. Между тем дело двигалось к концу дня. Еще немного — и баню топить будет вовсе поздно. До полуночи не успеют — а мыться вместе с нежитью ведуну не улыбалось.
Он кинул ковш обратно в ведро, пошел к повозке, размотал узел чересседельной сумки, нащупал бобровый налатник, вытянул, набросил на плечи. Засунул руку поглубже, выискивая меховые штаны, и тут… Створка ворот приоткрылась, внутрь просочилась хозяйка — а он и не заметил, как она ушла! Следом ступил чернобородый мужик в синем суконном зипуне с топором в руках, за ним еще один, в рубахе с мокрыми рукавами и меховой душегрейке, и тоже с топором. Потом появился рыжебородый и рыжеволосый крепыш со сломанным носом, сжимающий вилы с деревянными, но остро наточенными зубьями. Мужик в лисьей остроконечной шапке с косой. Потом еще, еще, еще…