– Я с прискорбием должен тебе сообщить, что сюда они наверняка не заходили. У нас таких беженцев не было. Тем не менее пойдем вместе со мной в странноприимный дом и лазарет и поговорим с теми беженцами, которых мы там приютили, – вдруг они смогут поделиться какими-нибудь полезными сведениями. Ведь до сих пор мы ничего не знали об этих молодых людях и поэтому не наводили о них справки.
– Может статься, – предположил брат Матфей, келарь, – что у них в городе есть какой-нибудь родственник, арендатор или старый слуга и они находятся сейчас под гостеприимным кровом и потому не зашли к нам.
– Может быть, – согласился Гервард, несколько приободрившись. – Но я полагаю, что сестра Хилария предпочла бы привести их сюда, под защиту нашего ордена.
– Если никто здесь не сможет тебе помочь, – вставил аббат, – следующий шаг, который обязательно следует предпринять, – это посоветоваться с шерифом. Он наводит справки обо всех, кого приютил город. Ты сказал, брат, что дядя этих детей недавно вернулся домой из Палестины. Отчего он сам не обратится к местным властям? Почему не участвует в поисках? Ведь не может же он все свалить на тебя.
Брат Гервард тяжело вздохнул, при этом его хрупкое тело сначала напряглось, а затем обмякло.
– Их дядя – рыцарь, в жилах которого течет анжуйская кровь. Племянники – дети его сестры. Его имя – Лоран д’Анже. Он только что вернулся из крестового похода и приехал в Глостер, чтобы присоединиться к войскам императрицы. Правда, он явился туда уже после разорения Вустера, и на нем нет вины, так как он не участвовал в этом деле. Однако ни один человек из Глостера не осмелится сейчас показаться в нашем городе. Там король со своим войском, и он в такой же ярости, как и все жители этого несчастного, разграбленного города. Поэтому, в силу сложившихся обстоятельств, поиски детей поручены нашему монастырю. Они ведь ни в чем не повинны, и я так и представлю дело шерифу.
– И ты можешь рассчитывать на мою поддержку, – заверил его Радульфус. – Но сначала, поскольку никто здесь не может сообщить ничего нового… – Он обвел капитул вопросительным взглядом, но все присутствующие только покачали головами. – Итак, мы должны расспросить наших беженцев. Имена детей, их юный возраст и присутствие сопровождающей их монахини могут способствовать тому, что нам сообщат о них какие-то сведения.
Однако, несмотря на упования аббата, Кадфаэль, выходя вместе со всеми с собрания капитула, не был уверен, что эти расспросы что-нибудь дадут. В последнее время он много помогал брату Эдмунду в размещении и лечении изможденных беженцев, и никто ни словом не обмолвился о подобной истории. Беженцы были весьма словоохотливы и рассказывали множество небылиц, но никогда речь не заходила о бенедиктинской монахине и двух детях благородного происхождения, скитавшихся по дорогам без всякой охраны.
К тому же дядя этих детей, очевидно, принадлежал к сторонникам императрицы, а Жильбер Прескот был всецело предан королю; вдобавок после разорения Вустера вражда между двумя партиями вспыхнула с новой силой, как факел при соприкосновении с трутом. Все это грозило очень затруднить поиски. Хотя субприор и получил поддержку аббата Радульфуса, имелось мало надежд на то, что они быстро разыщут племянников Лорана д’Анже.
Шериф принял просителей в своих покоях любезно, но весьма сдержанно. Он с бесстрастным выражением лица выслушал историю, которую поведал брат Гервард. Шериф Прескот был угрюмый мужчина, чернобровый и чернобородый, и внешность его не очень-то к себе располагала. Однако он был хотя и суров, но справедлив, никогда не отступал от данного слова и стоял горой за своих людей, если они выполняли все его приказы.
– Я сожалею об этой беде, – сказал он, когда субприор Гервард закончил свой рассказ, – и еще более сожалею, что должен сразу же тебя огорчить. Ты тщетно будешь искать ваших беженцев здесь, в Шрусбери. С тех пор как напали на Вустер, мне докладывают обо всех, кто бежал оттуда и пришел в наш город. Среди них не было тех, кого ты ищешь. Теперь, когда король усилил гарнизон в Вустере, многие уже отправились домой. Дядя этих детей вернулся, как ты говоришь, в Англию. Так не может ли он лично заняться поисками – тем более что он человек состоятельный?
Гервард, сообщив шерифу лишь имя крестоносца, очевидно, пытался отсрочить неприятные объяснения. Имя дяди пропавших детей говорило лишь о том, что это рыцарь, прославившийся участием в крестовом походе и только что прибывший из Святой земли, где сейчас воцарилось относительное спокойствие. Но вопрос шерифа заставил субприора сказать всю правду.
– Милорд, – со вздохом начал Гервард, – Лоран д’Анже жаждет начать поиски племянников, но для этого нужна твоя поддержка или дозволение его милости короля. Дело в том, что Лоран анжуец, обязанный хранить верность императрице Матильде, поэтому, вернувшись в Англию, он вместе со своими людьми присоединился к ее войскам в Глостере. – Субприор заторопился, стремясь закончить свою речь прежде, чем его прервут: ровные брови шерифа уже сурово сдвинулись, в прищуренных глазах читалось явное неодобрение. – Он прибыл в Глостер через неделю после вустерского дела, не принимал в нем участия, ничего не знал об этом и не может нести за него ответственности. Когда д’Анже приехал, то сразу узнал, что его юные родственники пропали, и единственное его желание сейчас – отыскать их и доставить в безопасное место. Но ведь ни один человек из Глостера не может приблизиться к Вустеру и вообще въехать в земли короля без особого разрешения.
– Значит, ты, – промолвил Прескот после затянувшейся паузы, – печешься о благе врага короля.
– Прошу прощения, милорд, – мужественно ответил Гервард, – меня заботит участь юной девушки и мальчика в нежном возрасте, которые не сделали ничего такого, за что их можно было бы считать врагами короля или императрицы. Нас волнуют не раздоры враждующих партий, а лишь судьба двух детей, находящихся на попечении ордена. Естественно, мы чувствуем себя ответственными за них и делаем все от нас зависящее, чтобы найти пропавших детей.
– Да, конечно, – сухо согласился шериф. – К тому же ты из Вустера, а поэтому вряд ли питаешь добрые чувства к врагам короля и, конечно, не захочешь помогать им.
– Мы пострадали от них, милорд, как и все в Вустере. Король Стефан – наш сюзерен, и мы признаем его. Единственное, что мной движет в данном случае, – это долг по отношению к двум детям. Представь, как сейчас волнуется дядя, их единственный опекун! Все, о чем он просит, – и все, о чем мы для него просим, – это разрешения на въезд в земли короля без оружия, для того чтобы без промедления заняться поисками племянников. Конечно, человек из Глостера, сколь бы невиновен он ни был, не обретет полной безопасности, даже заручившись поддержкой его милости и королевской охранной грамотой, если попадет в ваше или наше графство, но он готов подвергнуться такой опасности. Он приносит торжественную клятву, что, получив дозволение, будет заниматься только поисками детей, не преследуя никакой иной цели. Он поедет безоружный, в сопровождении одного-двух слуг. Милорд, умоляю тебя об этом ради блага его подопечных.
Аббат Радульфус присоединился к просьбе, правда, весьма сдержанно:
– Мне кажется, что от крестоносца с таким незапятнанным именем можно, вне всякого сомнения, принять подобную клятву.
Несколько минут шериф размышлял, храня мрачное молчание и сдвинув брови, затем произнес холодно и отчетливо:
– Нет. Я не выдам такой грамоты, и, даже если бы здесь находился сам король и собирался дать ее, я бы убедил его милость не делать этого. После всего, что случилось, на моей земле любой человек из той партии будет считаться пленником и даже лазутчиком. Если его схватят при подозрительных обстоятельствах, он может лишиться жизни, а если у него нет никаких дурных намерений, то, по крайней мере, он лишится свободы. Даже человек, давший вышеупомянутую клятву, может невольно приобрести сведения о замках и гарнизонах, которые позже сослужат хорошую службу врагу. И наконец, что важнее всего, мой долг – бороться с врагами короля и сокращать их число, как только представится такая возможность. Если я могу лишить их такого славного рыцаря, то непременно это сделаю. Не в обиду будь сказано сэру Лорану д’Анже, о котором, насколько мне известно, ходит добрая слава, он не получит дозволения, а если попытается проникнуть без него – пусть опасается за свою жизнь. Он, конечно же, вернулся из Палестины не для того, чтобы сгнить в тюрьме. Если он пойдет на такой шаг, пусть пеняет на себя.