— Обещаю.
— Хорошо. — Сестра задумалась. — Я тебе не говорила… Ты все равно ведь никогда не спрашивал. Теперь, наверное, можно рассказать. Горан меня спас.
— Что? То есть как?
— Понимаешь, я… Помнишь, ты велел мне сидеть в землянке, а я не послушалась.
Дубравко кивнул. Еще бы не помнить. Йосип тогда подобрался слишком близко и ему пришлось далеко уводить старика за собой. Вторая мировая мешала все карты. Увел, а когда вернулся, Мирна уже где-то верзилу-зверя достала.
— Так вот. Я сидела. А потом… потом услышала звук охоты. Тот запах травли и смерти, который оставляли за собой СС. Ты ведь тоже его помнишь.
Дубравко перевел стеклянный взгляд на неоновые огни. Сейчас груз прожитых лет лег на плечи брата с сестрой и отразился на их лицах и в позах. Случайный человек, если бы он мог в такое время оказаться на крыше, никогда не осмелился бы предположить сколько им лет.
— Я слышала, как шуршит трава под сапогами, а еще запах жженого керосина. Жужжащий звук огня из трубы. И писк. Детский, задушенный плач и писк. — Мирна потерла глаза ладонью. — Я не могла слушать — кинулась на звук. Там деревня… И женщина с ребенком на руках в лес бежит, А рядом девочка, маленькая. И они сзади. Я прыгнула… Успела. Женщина с детьми оглядываться не стала. Убежала. Солдат двое было. Один завизжал, пока я второго ела. На визг еще семь выскочило. Четверых загрызла, прежде чем остальные очухались… Ты и сам знаешь, автоматная очередь — ерунда, раны заживают быстро, только время то теряешь. А они все-таки не простые солдаты. Они, как мы, охотники. Слабые злобные, но охотники. Решили, что добыча им по зубам. И тут с ревом вылетел Горан. Помнишь, какой он верзила? Как охотится?
Дубравко хмыкнул.
— Такого забудешь!
Мирна улыбнулась нежно.
— Вот. Сейчас-то он человечный и вполсилы все. А тогда я сначала даже не поняла кто он. Облик звериный совсем, только что в общем человек. Перебил всю группу, встал посреди и на меня смотрит. Я сначала испугалась, потом пригляделась, а у него самого глаза перепуганные. — Девушка засмеялась. — Я ему шаг на встречу, а он отскочил, как ошпаренный и по-прежнему смотрит так, словно меня бояться надо. Это потом я узнала, что он не меня испугался, а того, что я его испугаюсь. Он за нами наблюдал, пока мы в землянке жили. Тогда и влюбился. — Дубравко скрипнул зубами. Запах смерти забивает все. Он Йосипа пропустил и, как теперь выяснилось, Горана тоже. В любое другое время он бы учуял зверей. Но война…
Сестра меж тем вновь засмеялась. — Я его за руку когда взяла, он так на меня посмотрел, что ноги подкосились.
— Как посмотрел?
Мирна пожала плечами.
— Не знаю. Так будто я сокровище какое бесценное, которое попало к нему. Сложно объяснить. Облик совсем не мешал.
— Спрашиваю: тебя как звать, а он молчит и смотрит. Я снова повторяю. С третьей попытки выяснила. Влюбилась как-то сразу. Он был такой сильный со всеми и такой беззащитный со мной. И до сих пор все так же.
Дубравко засмеялся.
— Да я заметил. Ты ж из него веревки вьешь! Как Мирна скажет, так и бу…
Сестра кинулась на смеющегося брата, не дав ему договорить. Они кубарем покатились по крыше, снеся несколько антенн.
— Вот влюбишься, — рычала девушка, — посмотрим, как запоешь!
В пятницу в пять утра, пока на улице не так много народу, Яга пустилась за город. Только у кромки леса сбавила скорость и пошла шагом. Молодец явится еще не скоро, можно было воспользоваться случаем и просто прогуляться, полностью ощутить такой родной ей лес. По дороге она с размаху поймала пару жирных мух и посадила в сетку молодому пауку, за что снискала живейшую благодарность. С утра лесная нежить не имела привычки высовывать носы, зато птицы, зверье и насекомые так и проносились мимо. С той ночной прогулки, она прекрасно запомнила дорогу: каждый кустик, каждое дерево, травинка…
Постепенно девушка вышла на нужную поляну. Она остановилась, огляделась вокруг, прислушалась к шуршащим неподалеку животным, разглядела в траве насекомых, улыбнулась и вдохнула полной грудью прохладный утренний воздух, затем сняла с плеча сумку и осторожно поставила ее на землю.
Дубравко сидел на толстой сосне, вне поля зрения, и наблюдал за ней. Всю неделю он, словно одержимый, провел возле окон ее квартиры. Он знал о Дане все: что она ест, что любит пить, какие книги читает, в какой позе спит, как смеется и сердится, как разговаривает с кем-то невидимым в квартире. Чем больше он о ней узнавал, тем больше она ему нравилась. Теперь насмешки Горана не казались такими уж нелепыми. Стоило ему оказаться вдали от Дани, как перед глазами всплывало смешливое лицо с веселыми серыми глазами. Но после вчерашнего происшествия, он уже не мог думать о девушке, как о друге или интересной знакомой.