Колонна приближалась к броду как длинная змея, следуя за изгибами реки, а скоро голова колонны уже выходила из леса в свободные прерии.
Сильный ветер дул с северо-востока, он трепал волосы людей и гривы коней. В лицо путникам светило солнце, оно слепило глаза, а они жадно всматривались в неоглядную даль.
К полудню погода улучшилась, воздух стал кристально чист, а легкий ветерок чуть шевелил траву. Глухо постукивали неподкованные копыта по мягкой земле. Широкая долина, столько дней, недель и лет полная жизни, оставалась позади колонны. А Харка все думал и думал о пещере на склоне горы, которая тоже осталась позади.
Индейцы двигались весь день, и лишь поздно вечером были развязаны волокуши и поставлены типи. Все очень устали и, едва завернувшись в одеяла, заснули. Кони щипали высохшую перезимовавшую траву и искали свежие зеленые ростки, выглядывающие из-под земли. Собаки улеглись, плотно прижавшись друг к другу. Небо оставалось ясным, и хотя ветер утих, ночь была невероятно холодной.
Было уже за полночь, когда Харка проснулся. Его разбудил пронзительный крик. Но это был не военный клич. По военному кличу, к которому были приучены все дети, Харка инстинктивно схватился бы за оружие. Это было предупреждение об опасности. Значит, все же надо быть наготове. Нож у Харки, как и у отца, был даже ночью при себе. Лук и стрелы лежали рядом с постелью, и он взял их. Снаружи было неспокойно: лаяли и выли собаки, слышался топот и тревожное фырканье лошадей. Харка вышел из типи. Жеребец Матотаупы, привязанный у палатки, словно обезумел и рвался с привязи.
— Останься у мустангов! — крикнул вождь сыну, а сам исчез в направлении холма, поднимающегося на западе.
Несколько воинов последовали за ним. Харка заметил Солнечного Дождя и его младшего сына. А ему пришлось остаться охранять у палатки коня… Но надо было подчиниться. По поведению собак и лошадей Харка заключил, что поблизости голодные волки, и не мелкие наглые койоты, с которыми собачья свора быстро бы разделалась, а, видимо, большие серо-белые волки прерий, перед которыми собаки испытывали страх. Харка попробовал успокоить коня, взяв его за кожаную узду, обвязанную вокруг нижней челюсти, но жеребец был вожаком табуна и так рвался из рук, что его было не удержать за повод, и Харка решил сесть на него, чтобы, по крайней мере, если конь сорвется, оставаться на его спине. Харка прошел хорошую школу и в свои двенадцать лет мог спокойно удержаться даже на только что пойманном диком коне. А тут он знал характер мустанга и понимал его чувства. Не раздумывая долго, Харка перерезал ножом повод, удерживающий коня, и предоставил ему нестись к табуну.
А воины уже схватились с голодными хищниками. По крикам, доносящимся с высоты, мальчик понял, что несколько волков уложено. Собаки осмелели, и некоторые из них ввязались в схватку. Вдруг конь Харки принялся лягаться задними ногами, и в тот же момент мальчик увидел сзади два горящих глаза хищника. Крепко обхватив шенкелями коня, он положил на тетиву стрелу, но волк, глаза которого рассмотрел мальчик, побежал прочь от брыкающегося жеребца к табуну. Кони вечером были стреножены и могли делать только маленькие шаги, поэтому они были беспомощны перед хищниками. В табуне началась паника, Харка выпустил стрелу из лука. Но тут же понял, что не попал. Хищник прыгнул на кобылу, и та сделала единственное, что было возможно в ее положении: упала набок и начала кататься по земле. В это время раздались крики воинов и бешеный лай собак.
Харка соскочил с коня: теперь он это мог сделать, так как знал, что вожак никогда не покинет стреноженного стада. Мальчик забросил лук за спину и приготовил нож. Волк, вцепившийся в шею кобылы, был слеп ко всему вокруг. Харка подкрался и сильным, хорошо нацеленным ударом всадил нож в шею волка.