К вечеру, когда солнце стало закатываться к западу, норовя нырнуть в холмы, северянин выдохся. Он остановился посреди дороги, беспомощно оглянулся по сторонам и позвал Фараха, шедшего впереди.
– Эй, парень! Фарах!
Подмастерье остановился и подождал, пока северянин его догонит.
– Вот что, – сказал Танвар. – Не могу я больше. Ты скачешь как горный козел, а я совсем выдохся. Надо сделать привал и чего-нибудь погрызть. Я уж не мечтаю в волю напиться, но горло промочить надо. Оно у меня забито пылью. Еще немного и буду ею пердеть.
Фарах улыбнулся. Шуточки северянина, которые не решился бы повторить в слух даже кузнец, – главный сквернослов деревни, – ему нравились. Он тоже был не прочь отдохнуть, и собрался уж сказать об этом спутнику, но в этот момент ему послышался странный звук. Танвар продолжал проклинать пыль и жару, шумно жаловаться на сушь, так что подмастерью пришлось схватить его за руку.
Северянин моментально замолчал, насторожился, и положил ладонь на рукоять меча.
– Что это? – шепотом спросил он, услышав, наконец, тот же звук что и Фарах. В тоже мгновение довольно ухмыльнулся, и сам ответил на свой вопрос:
– Это же быки!
Подмастерье согласно кивнул, мысленно выругав себя за то, что сразу не узнал звуки. Это действительно были южные быки, – большие рослые животные, заросшие густой рыжей шерстью. Они были очень сильны и неприхотливы, за что весьма ценились. В Эшмине их не держали, деревня не настолько богата, но Фарах уже видел этих животных, правда, давно – лет пять назад, во время путешествия на юг. Надо же, их голос.
– Пошли, – подхватился Танвар, – давай быстрей. Это караван, мы его догнали!
Он вскинул на плечо мешок, поправил полотенце на голове и решительно зашагал по дороге. Казалось, у него открылось второе дыхание. Вся его усталость пропала, и теперь Танвар выглядел посвежевшим, словно и впрямь напился досыта холодной воды.
– Идем! Да побыстрее, растяпа! У меня место в караване оплачено, и припасы отложены. Если только их еще не сожрали эти жадные дети собак.
Подмастерье улыбнулся и поспешил за спутником. В самом деле, если погонщики добрались до запасов северянина, то им придется не сладко. Судя по всему, Танвар был скор и на слова и на дела.
Караван они увидели сразу, едва свернули за очередной холм. Десять быков, две повозки и восемь человек – вот и весь караван. Что и говорить, не много. Фараху доводилось за время скитаний видеть караваны и по двадцать, тридцать повозок, но здесь, в краю деревень, и две повозки – караван.
Погонщики разбили лагерь у подножия большого холма. Между двух повозок разожгли костер, и теперь люди суетились у него, деловито переговариваясь. Быки стояли спокойно, но порой издавали утробные звуки, словно жаловались на свою нелегкую судьбу. Их то и услышали путники.
Танвар шел быстро, почти бежал, и подмастерье едва поспевал за ним. Караванщики, заприметив путников, сначала всполошились, похватали из повозок оружие, но, видя что гостей всего двое, успокоились.
У самых повозок Танвар сбавил ход и подождал Фараха.
– Слушай, – сказал он, – они по северному плохо лопочут. Ты уж пообщайся с ними, смотри, чтоб нас не обжулили. Тут только зазевайся, мигом без порток останешься. И поменьше трепись о том, куда идем. И о смерти деда – никому не слова! Идешь со мной в Башмин на базар и вот и все дела.
Фарах кивнул, и они неспешно подошли к костру. Шли нарочито медленно, не торопясь, подчеркнуто держа руки на виду. В последнее время на трактах пошаливали разбойники, поэтому не стоило понапрасну волновать караванщиков. Они стали около костра, вглядывались в гостей и держа оружие наготове – кто деревянную пику с дрянным медным наконечником, доставшуюся от деда, кто палку окованную железом, кто нож. Всего их было восемь.
В сгущавшихся сумерках Фараху было плохо видно их лица, но крайнего слева он сразу признал – по халату. Халат знатный: толстый, с двойным воротом, сшитый из зеленых и красных клочков материи. Ужасен на вид, и одеть его мог только Хасир – торговец из Башмина, иногда заглядывающий в деревню Фараха. Сам Хасир считал, что халат замечательный и не расставался с ним ни на день.
– Хасир! – крикнул подмастерье, подходя к костру. – Хасир, это вы?
Обладатель примечательного халата подался вперед, опустил дубинку и вгляделся в темноту.
– Фарах? Молодой кузнец! Ты ли это!
– Я!
– Хо! – крикнул торговец. – Почтенные, опустите оружие! Я знаю этого мальчишку!
– А я, – северянина. Это он обыграл меня три дня назад в кости! – подал голос один из караванщиков. – Эту бледную шкуру зовут Танвар.
Северянин, державшийся поодаль, услышав свое имя, заулыбался и ткнул себя пальцем в грудь.
– Подходите гости, подходите, – заволновался Хасир. – Садитесь к костру! Ночь на дворе, не след в одиночку бродить в темноте!
Караванщики повеселели, загомонили, наперебой приглашая путешественников присоединиться к ужину.
Танвар и Фарах подошли к костру и разделились. Подмастерье уселся рядом с Хасиром, а северянин сел с другой стороны костра, рядом с знакомым караванщиком. В руках у него моментально появился бурдюк с кислым Башминским вином и глаза его радостно заблестели.
– Каким ветром тебя занесло так далеко от Эшмина? – Поинтересовался Хасир, присаживаясь рядом с подмастерьем.
– Иду в Башмин, – ответил Фарах. – С Танваром. Это друг деда, надо его проводить.
– Уважишь гостя, и тебе почет и ему радость, – согласился торговец. – Вот, возьми.
Он потянулся к сумкам, и добыл из них большой кусок сыра и мягкую хлебную лепешку. Фарах с благодарностью принял еду. Хасир шумно булькнул – рассмеялся. Выглядел он отвратно: толстый, заплывший жиром, с огромной бородавкой на подбородке… Халат едва налезал на его огромное тело. Подмастерье с неприязнью посмотрел на руки торговца. Пальцы – словно колбасы, толстые, безволосые… Таким людям нельзя доверять. Толстым, шумным, показушно добрым. Но сейчас, увы, это единственный знакомый ему человек среди караванщиков.