– Ну? – сказал Гринчук, когда Полковник сделал паузу.
– А ничего. Просто никак не могли понять, как это он умудряется не упасть пьяным к концу службы, и не могли его обвинить во взяточничестве. Выпивка взяткой не считается. Пока кто-то не сообразил поинтересоваться, что именно ему наливает бармен. И оказалось, что бармен наливает ему холодный чай. А деньги, которые набегали к концу дня за не выпитый коньяк, отдавал старшине.
– Интересная история, – сказал Гринчук.
– Очень, – подтвердил Полковник. – Но я так полагаю, что вы ее знали.
Полковник протянул Гринчуку бутылку, которую прятал под пальто.
– Сам придумал, – сказал Гринчук. – Как догадались?
– Вы слишком разумный человек. Я еще помню, как три месяца назад вы умудрились обмануть всех, даже очень осторожных и подозрительных людей. Кроме этого, вы слишком торопливо опростали ту рюмку коньяка, которую предлагали мне. Она выходит за вашу обычную норму, но вам было нужно, чтобы от вас пахло.
– Ага, – кивнул Гринчук.
– И все эти три месяца вы зачем-то дурили головы всем вокруг, изображали пропойцу. И если бы я сегодня вас случайно не застал в баре…
– Именно, – усмехнулся Гринчук, – сегодня. В баре. Средь шумного бара. Случайно.
– Вы бы так и продолжали… Стоп, – оборвал себя Полковник. – Что значит – случайно? Вы хотите сказать, что та рюмка была специально приготовлена для меня?
– Понимаете, Полковник, если бы внимательно почитали отчеты бедняги Фомина, то знали бы, что я обычно не задерживаюсь в баре. Принимаю свою дозу и ухожу.
– Вы откуда-то знали, что я…
– А куда бы вы делись? – спросил Гринчук. – После такого неприятного происшествия и после прямого оскорбления самого Владимира Родионыча.
– И ваша вчерашняя выходка была только для того, чтобы заставить меня с вами поговорить и… вы что хотели попасть на новогодний бал? – Полковник потрясенно смотрел на совершенно спокойного Гринчука. – Вы не могли найти более простого способа?
Гринчук широко улыбнулся:
– Понимаете, Полковник, теперь я не просто приглашен на бал, я еще приглашен лично Владимиром Родинычем. И если что-то теперь на балу пойдет не так – виноваты не вы. Виноват только он сам.
– Но ведь это я уговорил…
– Не будет же он об этом в голос кричать, – Гринчук потер руки. – Знаете, чего я не люблю больше, чем когда меня переоценивают?
– Кажется, знаю, – сказал Полковник, – это когда вас не ценят вообще.
– Правильно. Ну, мне пора. Много работы, – Гринчук открыл дверцу.
Рядом остановилась другая машина. Полковник присмотрелся – за рулем сидел Браток. На заднем сидении – Михаил.
Гринчук помахал рукой, обошел машину и сел на переднее сидение. Машина уехала.
Все произошедшее было так неожиданно и так обидно, что у Полковника появилась мысль достать телефон и позвонить Владимиру Родионычу.
* * *
– А если он позвонит этому, Родионычу? – спросил Браток.
– И что скажет? – вопросом на вопрос ответил Гринчук. – Что мы его кинули? И что САМОГО Родионыча тоже кинули? Теперь Полковник будет помалкивать.
– А нельзя было с ним просто договориться? Просто предупредить, – спросил Михаил. – Нормальный ведь мужик.
– Полковник? Нормальный мужик, только актер из него – никакой. Мы бы потеряли всю достоверность чувств и эмоций. К тому же, не думаю, что он разрешил бы то, что мы планируем на завтра.
– Я бы тоже не разрешил, – сказал Браток, – если бы власть имел.
– В том-то и дело, товарищ прапорщик. У кого больше звезд, тот и умнее, – засмеялся Гринчук.
– Так он, между прочим, полковник, – напомнил Михаил.
– В отставке, а это не считается, – Гринчук снова засмеялся.
Браток покачал головой.
– Там возле ателье стоянка разрешена? – спросил он.
– Товарищ прапорщик, вы все никак не привыкнете к тому, что вы прапорщик, – сказал Зеленый. – Мы можем останавливаться где попало и когда попало.
– Веселый вы сегодня, Юрий Иванович, – желчно сказал Браток. – Вот так на Новый год насмеемся, что к Рождеству плакать начнем.
– Ничего, – посерьезнев, сказал подполковник милиции Юрий Иванович Гринчук, – завтра все у нас получится.
А Полковник сидел на заднем сидении своего «мерседеса» и пытался себе представить, что именно произойдет завтра на балу. Он понимал, что Гринчук ничего не делает не обдумав. И вот это пугало особенно сильно.
Глава 2
Тридцать первое декабря – самый странный день в году. С одной стороны – вроде бы уже праздник, но люди продолжают работать, лихорадочно стараясь закончить хотя бы самые насущные дела. Встав в этот день рано люди к ночи не только не укладываются спать, а даже собираются в гости или гостей принимают. Накрывая стол, точно знают, что есть ночью все равно практически никто и ничего не будет, но накрывают, залезая в долги и проклиная всю эту суету.
Люди регулярно называют этот праздник семейным, но отмечают его чаще всего в многолюдных компаниях, отчего-то ставят перед собой задачу не спать всю ночь, не смотря на слипающиеся глаза, а потом, первого января целый день спят, вместо того, чтобы веселиться. Странный день. Сумбурный и суматошный.
Гринчук с самого детства испытывал по его поводу противоречивые чувства. Он честно ждал праздника целый год, наделся на что-то необычное, предвкушая подарки и угощения, а потом праздник наступал, принося с собой только усталость и легкое разочарование. И надежду на то, что в следующем году все будет по-другому. Иногда Гринчуку даже казалось, что именно из-за этого дня жизнь у большинства людей не складывается. Или идет наперекосяк.
Каждый год люди начинают с усталости, усталыми этот год проводят только для того, чтобы устало встретить год новый. Усталость.
Год за годом Гринчук давал себе слово плюнуть на условности и просто лечь тридцать первого декабря в постель часов в девять, почитать на сон грядущий скучную книгу и спокойно уснуть, не обращая внимания на праздничные вопли соседей, взрывы петард за окном, гимны и выступления президентов. И год за годом Гринчук это слово нарушал. Один раз, лет пять назад, ему почти удалось осуществить свою мечту, но интеллектуальный пацан Вася Ефимов, с интеллектуальной погремухой Болт, ткнул прямо перед новогодней елкой ножом не менее интеллигентного хлопца Гришу Кафеля, и капитану Гринчуку пришлось всю новогоднюю ночь мотаться по злачным местам, чтобы награда нашла героя.
А когда привез Болта в райотдел, пришлось писать кучу бумаг, борясь с совершенно новогодней усталостью.
Сегодня, в принципе, ничто не мешало Гринчуку лечь спать. Ничто. Кроме необходимости присутствовать на новогоднем балу самых крутых господ этого славного города. Успокаивало только одно – если все сложится как нужно, то будет изрядное количество людей, которым праздник понравится еще меньше, чем ему, подполковнику Гринчуку.
Гринчук встал с кровати, на которой сидел вот уже минут сорок, предаваясь печальным размышлениям и созерцанию новенького мундира. Своего новенького мундира, только вчера полученного в ателье. Нужно отдать должное, мастер постарался на славу, у Гринчука никогда раньше не было столь шикарного парадного мундира. Если быть до конца честным, что парадного мундира у него никогда не было, если не считать срочной службы в армии.
Гринчук подошел к висящему на стене мундиру и аккуратно стряхнул пылинку с погона. Странно, но обычно равнодушный к подобным вещам Гринчук, сейчас испытывал сильное желание… Вернее, два сильных, и, как обычно, противоположных желания. Ему одинаково хотелось поскорее надеть мундир и выбросить его в окно, прямо сейчас.
Странно, но практически такое же чувство испытывал в эту самую секунду еще один человек, совершенно не похожий на Гринчука. Человек этот стоял перед висящим на вешалке костюмом и размышлял, что будет лучше – надеть его и выйти на улицу, или выбросить к чертовой матери и остаться здесь. Здесь – это в научно-медицинском заведении, именуемом в просторечии дурдомом.