Напротив него сидел еще более худой парень с вытянутым некрасивым лицом, жидкими прилизанными волосами и с беззастенчиво наглым взглядом. На нем были голубые джинсы и рубашка в полосочку. Не обращая внимания на вошедших, он жадно следил, как черноволосый отсчитывает деньги.
Третий стоял у раскрытого окна и курил, аккуратно пуская дым наружу. Дым подхватывало сквозняком и несло обратно в комнату, но курильщик не сдавался и продолжал свое безнадежное дело. Он был невысокий, крепко сбитый, с веселыми светлыми глазами.
– Ребята, а мы к вам! – жизнерадостно объявил Вазалевский. – Вот, разрешите представить, это господа Гуров и Крячко – из Москвы. Я вам про них уже рассказывал. Это вот господин Дудник, это – Саша Веселый. У него фамилия такая, говорящая… А это вот и есть тот самый Кияненко Олег, который вам нужен.
Прилизанный парень поднял голову и неприязненно взглянул на Гурова.
– Кому это я понадобился? – развязно спросил он. – На хрена, культурно говоря?
Взгляд его Гурову категорически не понравился. Гуров знал таких нагловатых, приблатненных ребят, привыкших уважать только силу. Договориться по-хорошему с ними было сложно. Будь они сейчас в Москве, все было бы по-другому, но здесь чужая милиция бессильна, и этот хлюст будет пользоваться своим положением вовсю.
Гуров уже был раздосадован, когда услышал, что Вазалевский все про них растрепал. Вообще-то с самого начала они договаривались, что Юрий Леопольдович будет держать язык за зубами, но, видимо, он просто об этом забыл. Теперь про их визит будет знать весь город, и вряд ли это поможет в работе.
– Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, господин Кияненко, – тем не менее сдержанно объяснил Гуров. – Ничего официального, простая беседа. Мы заняты поисками известного вам человека – Рештина – и хотели бы выяснить обстоятельства вашего с ним общения.
– Ладно пишешь, майор! – зычно хохотнул Кияненко, взглядом приглашая мрачного Дудника разделить вместе с ним веселье. – Ты, как в анекдоте, с кем сейчас разговаривал?.. Я что-то ни хрена не понял!
– Господин Гуров не майор, а полковник, – укоризненно поправил Вазалевский. – И вообще, Олег, ты бы посерьезнее, что ли…
– А нам по хрену – майор, полковник… У нас тут выше майора чина нету, ха-ха! А серьезным я сегодня быть не могу – у меня получка сегодня. И отгул, между прочим. Так что я сейчас бабки за пазуху и в кабак! А вы оставайтесь тут… выясняйте обстоятельства…
Он протянул руку за деньгами, которые все еще находились у Дудника. Но тот неожиданно убрал в сторону кулак, в котором были зажаты купюры, и негромко, но внушительно произнес:
– Ты еще не в кабаке, поэтому веди себя прилично. Что это за базар? Перед тобой человек стоит в два раза тебя старше, полковник, а ты тут комедию ломаешь! Я чему тебя учил?
– Ну ладно, Григорий Михайлович… Чего я такого сказал? Пошутить нельзя, что ли? Настроение хорошее – получка, – вот и пошутил маленько…
– Не умеешь шутить – лучше помолчи, – уничтожающе сказал Дудник и сурово добавил: – Вот поговоришь с нашими гостями – тогда и деньги получишь. Все, ступай!
Саша, до сих пор молча покуривавший у окна, рассмеялся. Кияненко бросил на него злой взгляд, но ничего не сказал и, поднявшись со стула, буркнул в сторону Гурова:
– Ну, давайте свои вопросы, что ли!
– Выйдем на свежий воздух! – предложил Гуров.
Кияненко не стал спорить. Вазалевский, было, тоже увязался за ними, но Гуров попросил его подождать в помещении. Вопросы лучше задавать, когда рядом нет суфлеров.
Они вышли на веранду и облокотились на балюстраду. Кияненко, прищурившись, смотрел на море.
– Нам говорили, что вы два дня провели вместе с Рештиным, – начал Гуров. – Расскажите об этом подробнее, пожалуйста.
– Чего рассказывать-то? – с горечью подневольного человека сказал Кияненко. – Нечего там рассказывать. Сходили на катере до Трех Скал – и все дела. Чего там больно рассказывать?
– И все-таки. Рештин исчез, не вернулся домой. Нам важно знать каждую подробность. Оброненное слово, телефонный звонок, клочок газеты… Любая мелочь может дать ключ к поискам.
– Да не было никакой газеты! – раздраженно отозвался Кияненко. – Пришли к скалам, легли в дрейф, потом этот чудик баллоны напялил и стал нырять. Нанырялся до соплей и запросился обратно. И наутро то же самое. И никуда он, по-моему, исчезать не собирался. Воду он мутит, по-моему. Сидит сейчас у какой-нибудь бабы, наслаждается…
– Рештин один нырял или вместе с вами? – спросил Гуров, игнорируя версию с бабой.
– Чего я там на дне забыл? – презрительно сказал Кияненко. – Они с Зацепиным ныряли, а я на баночке прилег себе и покемарил от души.
– Ясно. Но ведь если они целый день ныряли, то потом все равно должны были обмениваться впечатлениями, рассказывать о чем-то? – заметил Гуров. – Как же иначе? Ведь они не в баню мыться пришли. У них же какой-то интерес был!
– Не знаю я их интересов, – буркнул Кияненко. – У Димана Зацепина, понятно, свой интерес – ему Дудник за погружения доплачивает. А мне-то по хрену!
– Значит, не можете сообщить никаких подробностей?
– Почему не могу? Могу, – дурашливо ответил Кияненко. – Жестко в катере спать. Все пластиковое, с горбами. Сто раз зарекался одеяло с собой брать и опять забываю.
– Жаль, – сказал Гуров. – Мы рассчитывали, что вы сможете хоть немного прояснить ситуацию. Может быть, Рештин сокровища там искал? Говорят, в том месте самолет разбился да еще судно какое-то утонуло – с золотыми монетами?
– Может, и утонуло – я не видал, – независимо ответил Кияненко. – Мне чужих монет не нужно, своих хватает.
– Это похвально, – заметил молчавший до сих пор Крячко. – Редко встретишь человека таких высоких моральных качеств. Тебе бы еще вежливости добавить – цены бы тебе не было.
Кияненко враждебно посмотрел на него. Новая грубость уже готова была сорваться у него с языка, но он, видимо, вовремя вспомнил указания Дудника и, криво усмехнувшись, сказал только:
– Воспитывать меня некому было. И в институтах я не обучался. Так что откуда хорошим манерам взяться?
Крячко тоже усмехнулся.
– Бывает. Как говорится, горбатого могила исправит. Я сам, если честно, жуть какой неотесанный. Вообще-то шкура у меня толстая, но если меня долго достают, вот как ты, например, – он выразительно посмотрел на Кияненко, – то я просто в зверя превращаюсь. Совершенно перестаю себя контролировать. Вплоть до телесных повреждений средней степени тяжести…
Кияненко тут же нахохлился и недобро сверкнул глазами.
– Пугаешь, начальник? – спросил он.
– Ну что ты! – благодушно сказал Крячко. – Ты мне о своем тяжелом детстве рассказал, я – о своем. У кого что болит, как говорится.
Гуров счел своим долгом вмешаться. Этот нахальный парень нравился ему не больше, чем Стасу, но вступать в откровенную конфронтацию было глупо.
– Спокойнее, ребята! – сказал он. – Вы, Кияненко, не принимайте близко к сердцу – полковник не всегда удачно шутит. У нас к вам нет никаких претензий. Только учтите одну простую вещь. Законы везде одинаковы. Если с Рештиным случилось что-то нехорошее, а вы утаили от нас важную информацию, отвечать все равно придется. Вы это понимаете?
– Я одно понимаю – нет у вас никаких прав меня прессовать! – зло ответил Кияненко. – У себя в Москве вы, может, и короли, а здесь свои короли имеются. Так что я пошел, господа московские начальники! Счастливо оставаться!
Он резко развернулся и шагнул мимо Гурова к двери. Крячко дернулся, словно намереваясь силой остановить его, но Гуров предостерегающе посмотрел на него и заставил остановиться. Кияненко скрылся за дверью. Было слышно, как он демонстративно топает каблуками по звенящему дощатому полу.
– Эх, врезал бы я ему! – мечтательно сказал Крячко, поглаживая кулак ладонью.
– Только этого нам не хватало! – сурово ответил Гуров. – Международная встреча по боксу! Ты эти штучки брось! По сути дела, он прав – мы здесь на птичьих правах. Чтобы побеседовать с таким вот типчиком официально, нам придется искать благосклонности майора Загоруйко, а он ведь нам тоже не слишком-то симпатизирует. Хочешь не хочешь, а придется нам с тобой быть скромными и приветливыми.