Капитан недоверчиво уставился на него:
– Допустим, запасаем. А какое это имеет отношение…
– Имеет-имеет! – подхватил Крячко. – Вы, значит, своими силами запасаете? Ну, то есть погрузка, транспорт – все ваше, насколько я понимаю?
– Допустим, наше, а вам-то что за дело? Все законно, у нас в этом плане все бумаги подписаны. Тыловики держат ситуацию под контролем. В чем вопрос?
– Вопрос в том, что не могло ли быть такого случая, когда транспортом части могли воспользоваться посторонние? – спросил Гуров. – Например, нанять его для каких-то личных нужд?
– Исключено! – отрезал офицер, сверля Гурова ледяными глазами.
– А угнать? – тут же добавил Крячко. – Сейчас народ шустрый, на ходу подметки режет.
Капитан Чекашин перевел взгляд на него, заложил руки за спину и сказал свое любимое слово:
– Исключено! Мне о подобных случаях ничего не известно.
– Не известно или не было таких случаев? – попытался уточнить Гуров.
Чекашин браво скрипнул ремнями и, вытянувшись, как струна, отчеканил:
– Докладываю: подобных инцидентов в нашей части не отмечалось! Больше вопросов не имеется?
– Вообще, есть у меня один вопрос, – сказал, почесывая нос, Крячко. – Да не знаю даже, как его задать. Боюсь, обидишься.
– Что такое? – напрягся офицер.
– А ты, вообще, капитан – живой человек или машина? – с невинным видом спросил Крячко. – Сейчас в Японии роботов так насобачились делать – нипочем от человека не отличишь. Она тебе и ходит, и разговаривает, и сапогами скрипит…
Ему-таки удалось пробить брешь в той невидимой крепостной стене, которая окружала капитана. Лицо Чекашина пошло краской, он невольно оглянулся на рядовых, с интересом прислушивавшихся к разговору, и железным тоном провозгласил:
– Посторонних попрошу удалиться с территории части!
Он надвинулся на оперативников с таким непреклонным видом, что им ничего не оставалось, как отступить за пределы КПП. А капитан Чекашин уже кричал злым голосом:
– Ну-ка, боец! Где у вас старший? Где сержант Головко? Где?.. Какого же… Быстро найти, твою мать! А ты, Беляев, гляди тут – никого не пускать, понял?! Шкуру спущу! Все, побежали!
Рядовой, фамилия которого была Беляев, с усердным видом захлопнул перед носом Гурова дверь. Еще один боец, топоча сапогами, помчался куда-то искать сержанта Головко, а капитан Чекашин, единственный раз зло оглянувшись на ворота, строевым шагом направился к штабу.
Оперативники отошли в сторонку и задумались. Крячко достал из кармана сигареты и щелкнул зажигалкой.
– Про Японию ты зря вспомнил, – заметил Гуров. – Наша армия к этой стране неравнодушна. Вспомни, как раньше пели – и летели наземь самураи…
– Самурай и есть, – озабоченно сказал Крячко. – К нему как к человеку пришли, а он горбатого лепит. Инцидентов не отмечалось! Да я теперь голову на отсечение дам, что были инциденты. Потому что все врет. И про начальство, и про инциденты…
– Охолонись, – сказал Гуров. – А то ты таких выводов сейчас настрогаешь! Армия – это, знаешь, не моя грядка. Тут хоть тоже погоны носят, но по-другому. В общем-то, я с самого начала полагал, что ничего нам тут не скажут. Придется другим путем идти, как завещал вождь.
Неожиданно дверь КПП растворилась, и оттуда показалось испуганное безусое лицо рядового Беляева. Он зыркнул глазами направо и налево, оглянулся через плечо, а потом все-таки решился и сдавленным голосом произнес:
– Товарищи милиционеры, а товарищи милиционеры! Сигаретку у вас можно попросить? Уши опухли – так курить охота!
Крячко приблизился и протянул солдатику пачку.
– Забирай всю! – сказал он. – Небось шиковать не приходится? Первый год служишь?
– Первые полгода… – вздохнул рядовой, почти выхватывая пачку из рук Крячко. – С мая. Спасибочки вам, товарищи милиционеры!
Он еще раз оглянулся через плечо, где через коридор проходной виднелась асфальтовая дорожка, ведущая к штабу, торопливо сунул в рот сигарету и трясущейся рукой зажег спичку.
– Деды лютуют! – доверительно сказал он, глубоко затягиваясь. – Дохнуть не дают. Сержант Головко вот… – Лицо его омрачилось. – Зверь настоящий. Хоть бы пьяный оказался… Его бы тогда на губу отправили. Затрахал он нас с Санькой в доску!
В голосе его звучала искренняя боль.
– Дед, что ли, – сочувственно поинтересовался Крячко, – Головко этот?
– Практически дембель, – вздохнул солдат. – У них, у дембелей, крыша вообще на фиг едет. Такое творят… Скорее бы уж их всех отправили, что ли!
– Ладно, три к носу, – посоветовал Крячко. – Рано или поздно всех нас отправят. На дембель, я имею в виду. Главное, ты сам в такого вот Головко не превратись, когда придет твое время. Он ведь тоже дембелем не с самого начала стал, наверное?
– Это точно, – согласился Беляев и вдруг, понизив голос и приблизив лицо почти вплотную к лицу оперативника, многозначительно прошептал: – Я вам такое скажу! Только вы меня не продавайте, ладно? Вы у Чекашина про транспорт спрашивали. Но Чекашин вам ни хрена не скажет – это такая гнида, он начальству с утра до вечера жопу лижет! А машину у нас угоняли, которая картошку возила. Точнее, ее Головко напрокат давал. За бабки. Я сам слышал, как деды про это разговаривали.
– Как это напрокат? Кому напрокат? – насторожился Гуров.
– Не знаю кому. Гражданским каким-то. Кому картошку привезти, кому еще что. Головко старшим машины был – вот и гулял. Последний раз вообще крутые бабки срубил – я слышал, как он землякам хвалился.
– Когда был этот последний раз? – быстро спросил Гуров. – Не двадцать шестого сентября, случайно?
Рядовой наморщил лоб.
– Примерно тогда и было, – согласился он наконец и с интересом посмотрел на Гурова. – Сбили на этой машине кого-то, что ли? – Теперь в его голосе звучала надежда.
– Понимаю твое нетерпение, – усмехнулся Гуров. – Но радоваться несчастьям ближнего некрасиво. Это рабское чувство. И правило это действует в любых обстоятельствах, учти. Но раз уж ты нам помог, то скажу тебе по секрету, что кое-какие сомнения относительно вашей части у нас имеются. Хотя никаких выводов даже мы пока не делаем. Рано. И тебе не советуем во избежание неприятностей.
– Я понимаю, – кивнул солдат.
– А как бы нам этого Головко увидеть? – спросил Крячко. – В неформальной, так сказать, обстановке? Существует такая возможность?
– Ага! – серьезно сказал Беляев. – Тут деревня рядом есть. Ветловка называется. Там на краю мужик живет, у которого наши самогон покупают. Головко к нему чуть не каждую ночь в самоволку бегает. И когда картошку возили, тоже там ошивался. Его Карп зовут.
– А фамилия?
– Да какая фамилия! Карп и Карп – его в деревне все знают. Он дешевле всех самогон продает. А солдатам вообще отдает за консервы. Деды, когда на кухне дежурят, мясные консервы ящиками прут и все на самогонку меняют. Головко грозился и сегодня уйти.
– Это с поста-то?
– А что ему? – передернул плечами солдат. – Он в упор никого не видит. И бешеный он, командиры с ним не хотят связываться.
– Понятно, – сказал Гуров и вдруг потянул Крячко за рукав. – Ну, мы пошли. А ты, воин, ступай на пост. По-моему, твой злой гений возвращается.
Беляев испуганно обернулся. Вдалеке на дорожке появились две фигуры в солдатской форме. Беляев слегка побледнел.
– Я пошел, – сказал он. – Вы только меня не продавайте, а то мне труба.
– Мы не из таких, – успокоил его Гуров. – Мы просто на твоего Головко посмотреть хотим хоть одним глазком. Вдруг доведется еще встретиться?
Вот так и получилось, что из-за упрямства капитана Чекашина и неожиданной откровенности затюканного бойца-первогодка Гуров и Крячко оказались тем же вечером на окраине деревни под названием Ветловка.
Они поставили машину возле водонапорной башни, вышли и принялись осматриваться. Небо уже с полудня хмурилось, а теперь еще и начало брызгать мелким, но очень противным дождем. Уже смеркалось. В такую погоду и в темноте вряд ли стоило рассчитывать встретить кого-нибудь на деревенской улице. После короткого раздумья Гуров решил просто зайти в первый же дом и поинтересоваться, где живет самогонщик Карп.