Наступила тишина, изредка прерываемая мысленными возгласами: взгляни направо, видишь ледяные сталактиты? Они как бриллианты чистой пресной воды шлифуются и гранятся солёными волнами холодного моря. Если такой кусок безупречного льда всплывает на поверхность, то даже в пасмурную погоду он вспыхивает тысячами ярких лучиков, пробуждая ложащихся спать птиц и привлекая к себе стаи маленьких рыбешек, всегда готовых полюбоваться на что-то светлое и красивое.
Иногда заходящее солнце, собрав в себя все инфракрасные и ультрафиолетовые лучи, оставляет этому куску льда на поверхности яркий зеленый луч, который виден со всех точек своей необычностью и который все люди считают добрым предзнаменованием. Этот луч, отражаясь от неба, виден даже в теплых морях, где встречаются обломки айсбергов, хотя там они теоретически встречаться не должны. Ты бы мог поверить в то, что мы с тобой будем вместе путешествовать, и обмениваться мнениями при помощи мыслей?
Ты меня можешь понять, Второй, что в наших северных морях намного труднее выжить, чем в теплых морях. Поэтому мы и выживаем только за счёт дружбы и взаимной поддержки. Поедем, я покажу тебе все богатства северных морей.
Кит нырнул, и мы стали погружаться на огромную глубину, стараясь дойти до дна Ледовитого океана, скрывающего огромные богатства. Давление воды было настолько сильным, что начало сплющивать тело кита и мою лодку, прижимая меня шпангоутами к телу кита. Мне не хватало воздуха, но я знал, что киту известно мое состояние. Наконец он прекратил погружение, и мы медленно стали всплывать, что я почувствовал по тому, как моя лодка стала принимать нормальное положение. И что удивительно, ни один деревянный шпангоут не поломался.
Я слышал, что у водолазов бывает болезнь, которая возникает из-за быстрого подъема на поверхность. И я ждал, что со мной может произойти нечто такое, что может стоить мне жизни. Но как оказалось, мне ничто не угрожало, так как я дышал тем же воздухом, что и дышит мой друг-кит: Дыхательный клапан кита практически соприкасался с моей лодкой, будучи полуприкрытым ею. Может быть, система дыхания китов позволит и человеку опускаться на огромные глубины без вреда для своего здоровья.
Я намеренно опускаю вопрос о том, как я питался во время своего путешествия, но это было очень просто при наличии большого количества рыбы вокруг и такого огромного друга-рыбака, который питается и рыбой тоже. Чайник, однако, на ките не закипятить, но несколько дней потерпеть можно. Только вот когда я курил трубку, то киту это не шибко нравилось, что я видел по недовольным колебаниям дыхательного клапана.
Но наша идиллия продолжалась недолго. Информация о странном ките облетела по проводам по всему миру и на наши поиски бросилась флотилия ученых, охотников, зевак, пограничников, береговой охраны и юркие катера спецслужб многих государств. Заполучить живую подводную лодку хотелось всем, недаром они дельфинов натаскивают на всякие штучки-дрючки.
Раз пять над нами кружили самолеты с блестящими стеклами на днище – объективами фотоаппаратов. Значит, они нас разглядели досконально, это тебе не фотоаппарат-мыльница, где и лица-то трудно разглядеть.
Потом рядом с нами сбросили вымпел, фляжку такую с запиской на восьмидесяти языках, которых я вообще не знаю. Потом сбросили фляжку с запиской на английском и русском зыках. Это-то я уразумел. Предлагали большие деньги, если к ним на службу пойдем. То, что это не русские было понятно сразу. Русские на службу берут, но денег больших не обещают. Значит, американцы.
Я и говорю киту: если нам сдаться им, то из тебя сделают подопытного кролика или кита-убийцу, а меня, так как я ничего не знаю и ценности для них не представляю, утопят где-нибудь по дороге к своему стойбищу, и памятник поставят за их счет. Давай-ка, говорю, дуй к тому месту, где мы встретились, я отвязываюсь и иду домой, а ты к себе в глубину, и мы друг друга как бы и не знаем. Ты только, когда меня увидишь, крикни как-нибудь узнаваемо, поболтаем, поговорим, что и как.
Отцепился я от кита быстро. Он, жалобно брякнув на гитаре в воде (попробуйте сами), ушел на глубину, а я завёл свою «Каму» и потилипался к берегу. Несколько раз надо мной пролетали самолеты, а на берегу меня уже ждали люди в штатском, от которых попахивало водочкой, дорогими сигаретами и какой-то таинственностью. Да, – подумал я, – с ними мне придется много водочки попить.
И я не ошибся. Мне прямо в лоб вопрос задали: куда я дел моего боевого кита? Какого кита? Боевого. А откуда у меня боевой кит? И так долго мы препирались по типу: ты кто? А никто, просто так вышел. Ну, кто может поверить, что я мог на ките кататься, а кроме меня никого в море не было, и я появился неизвестно откуда и дома отсутствовал почти пять дней. Барону Мюнхгаузену не верили, что он на пушечных ядрах катался, а мне хотят доказать, что я на пушечных ядрах, то есть на ките, катался. И не верят, что я не катался.
Но зато время я с ними провел так, как не проводил никогда в жизни. И водки мы выпили немеряно, и в сауны ходили, и в бассейны, и с девками, и без девок, кайфу поймал по полной программе, но не сдался. Отпустили меня. И тут ко мне прицепились американцы.
Те сразу посулили сделать меня топающим директором, топ-менеджером, крупного исследовательского центра по изучению вселенского разума с окладом в триста пятьдесят тысяч баксов в год, и что мол, исследования я могу проводить так, как душеньке моей будет угодно. И баксы могут прямо сейчас на год вперед выдать, если я своего кита с собой в центр возьму.