– Да, так будет лучше…
Мария недоумевающе посмотрела на него.
– Здесь – деревня… – коротко пояснил он ей.
Она поняла, что он имел в виду, и слегка покраснев, отвела от него смущенный взгляд.
«Даже священникам здесь нужно блюсти свою репутацию… или тем более священникам… – подумала она. – Он же вдовец, могут пойти разные разговоры из-за меня…».
Эта неожиданная мысль заставила ее взглянуть на отца Кирилла совсем другим, новым, взглядом. Она вдруг увидела в нем не только священнослужителя, но и мужчину – статного, сильного, молодого (ему едва ли было больше тридцати), до времени скрытого от нее целомудренностью облачения и традицией, настолько возносящей над обычными мирскими мужчинами священников, что те почти переставали восприниматься таковыми, превращаясь в некий отдельно стоящий род человеческих существ.
И теперь, глядя в глаза отца Кирилла, она видела глаза обыкновенного живого человека, с такими же, как у нее, чувствами и чаяниями. Ликующего в радости и страдающего в горе… Она вдруг осознала, что строгие иконоподобные черты его лица, которые ее так поразили, когда она впервые увидела отца Кирилла, уже не пугают ее – они смягчались, освещаясь доброй человеческой улыбкой.
Несколько долгих минут они молча смотрели друг на друга, как вдруг Мария заметила в темных пронзительных глазах отца Кирилла свое отражение – себя, держащую на руках его ребенка. И было в этом образе что-то настолько вечное и святое, что она даже вздрогнула.
Очнуться и отвести взгляд друг от друга их заставил кашель Матрены Евлампиевны. Укоризненно взглянув на Марию, старушка подошла к ней и потянула на себя Олесика. Тот захныкал, вцепившись в Марию, но Матрена Евлампиевна прикрикнула на него:
– Тихо, Олесик, не кричи! На Камышинку пойдем, на Камышинку. А тебе штанишки надо надеть. Давай-ка, иди ко мне!
Забрав Олесика, Матрена Евлампиевна поспешила с ним в другую комнату, сказав Марии на ходу:
– А вы ждите нас на дворе, мы сейчас быстро управимся.
Не зная, куда деть опустевшие руки, Мария наклонилась к Илье:
– Ну что, Илюша, пойдем на улицу?
Мальчик доверчиво всунул ладошку в ее руку и молча повел Марию к выходу.
Отец Кирилл остался стоять посреди комнаты, глядя им в след.
Мария чувствовала его взгляд, и ей вдруг стало его очень-очень жалко. Она обернулась на пороге и, взглянув на него с теплой улыбкой, сказала:
– У вас чудесные дети, я о таких бы мечтала… Наверное, вы очень счастливый отец…
Он грустно улыбнулся ей в ответ и тихо согласился:
– Да, я очень счастливый…
Прикрыв дверь за собой, Мария вышла с Ильей в палисадник. Выдернув руку из ее ладони, мальчик побежал вперед и, распахнув калитку, выглянул на улицу.
Солнце по-прежнему жарко светило, ветерок кружил пыль на дороге. Недалеко в дрожащем мареве неуместным для этого мира фантомом замерла машина Марии.
Илья, подбежав к «Ягуару», с восхищением погладил его бок и тут же отдернул руку.
– Голячая, – поморщившись, сообщил он подошедшей Марии.
Та потрогала дверцу – машина, действительно, сильно нагрелась на солнце.
– Тебе не больно? – обеспокоено спросила она и, присев, быстро осмотрела его руку.
С ладошкой все было в порядке, мальчик ее только слегка запачкал о запылившийся бок машины.
– Мне не больно, – ответил Илья, отнимая у Марии руку и пряча ее за спину.
В это время из-за калитки появилась Матрена Евлампиевна с Олесиком на руках. Со сгиба ее правой руки тяжело свисала набитая чем-то кошелка.
Мария поторопилась предложить ей свою помощь. Олесик в маечке и трусиках и, как девочка, повязанный от солнца платком, тут же перебрался на руки к ней. Матрена Евлампиевна, приблизившись к машине, обвела ее взглядом, а потом, обойдя вокруг нее, сказала:
– Первый раз вижу эдакое чудо! Это твоя машина? И где ж ты, дитятко, такую взяла?
Мария улыбнулась, с любовью и гордостью окидывая взглядом «Ягуар», и ответила:
– Папа подарил к окончанию университета в этом году. Она совсем новая.
– Батюшка-то твой, похоже, большой начальник? – с любопытством спросила Матрена Евлампиевна.
– Ба-альщущий… – вздохнув, подтвердила Мария и добавила, улыбнувшись: – И командовать очень любит. Я у него единственная дочь, вот он обо мне и заботится по-своему, как считает нужным.
– А матушка?
– Маму я не помню, – грустно покачала головой Мария. – Она умерла, когда я была такой же, как вот Илюша сейчас. Я у них была поздним ребенком – мама родила меня почти в сорок пять лет и вскоре умерла. А папа один растил меня. Так больше и не женился… На следующий год ему исполняется семьдесят лет.
Мария посмотрела на жалостливо слушавшую ее Матрену Евлампиевну, улыбнулась и предложила:
– Хотите, на машине поедем до Камышинки? Это далеко?
Матрена Евлампиевна обрадовалась, расцветая улыбкой:
– Ой, а давай, дитятко! На таких машинах я не ездила. Только, вот, боюсь, до самого берега не доедем, там такие буераки… А напрямки, пешком, так совсем здесь близко.
– Ничего, – успокоила ее Мария, открывая одной рукой дверцу машины, а другой придерживая сидящего на ее бедре Олесика. – Мы доедем сколько сможем, а там оставим машину и пойдем пешочком.
– Да как бы сорванцы ее не попортили, там же у речки ребятишек полно, – засомневалась старушка.
– Ничего, ничего, разберемся! Садитесь, – распахивая перед ней заднюю дверцу, пригласила Мария.
Матрена Евлампиевна, кряхтя, забралась в салон и села, расправляя свою юбку на всю ширину кожаного сидения.
Мария передала ей Олесика, и помогла залезть в машину Илье, который сразу радостно запрыгал на пружинящем сидении.
В салоне было очень жарко.
Сев за руль, Мария быстро завела двигатель и включила кондиционер.
Прохладный ветерок, мягко обдувая пассажиров, мигом разогнал духоту, что несказанно удивило Матрену Евлампиевну.
– Ты смотри! Придумают же умные люди! – воскликнула она с уважением.
Мария тронула машину, и, выехав на дорогу, спросила:
– В какую сторону ехать и куда?
Следуя указаниям Матрены Евлампиевны, к речке они доехали быстро. Она, действительно, оказалась недалеко, но машину все-таки пришлось оставить метрах в ста от берега – посадка у «Ягуара» была довольно низкой, так что по кочкам проехать ближе им бы не удалось.
Мария хитро улыбнулась, увидев бегущих к ней мальчишек, и поставила машину на сигнализацию.
Подождав, пока дети обступят ее «Ягуар», восхищенно его разглядывая, она предупредила их строгим голосом:
– Машину не трогайте! Это опасно: может укусить!
Подхватив на руки стоявшего все это время рядом Олесика, и сумку со своими вещами, Мария поспешила за Матреной Евлампиевной, которая шла впереди, ведя за руку Илью.
Расположившись недалеко от воды, где бултыхались такие же карапузы, как Илья, Мария посадила Олесика рядом с собой на одеяло, расстеленное Матреной Евлампиевной, и огляделась.
Речушка была неширокая, с глинистыми берегами, поросшая кое-где густыми камышами. Тот берег, на котором сидели они, был очищен от камышей и даже засыпан песком. Вокруг было очень красиво.
Олесик, сидя на одеяльце, стаскивал с себя одежду, пыхтя, как медвежонок. А Илья, уже давно скинувший с себя все, смеялся над неуклюжими движениями брата.
– Давай, давай, Олесик, раздевайся, – подбадривала малыша Матрена Евлампиевна, – побегаете с Илюшенькой по водичке.
Мария, спрятавшись за кустом, растущим неподалеку, сняла с себя юбку, и, скатав ее в трубочку, чтобы не мялась, быстро переоделась в шорты. Футболку она снимать не стала, а просто завязала ее подол узлом под грудью. Получился вполне пляжный костюм.
Вернувшись, она увидела, как голый Олесик ковыляет за Ильей на своих пухленьких ножках к воде, а позади них заботливой наседкой семенит Матрена Евлампиевна.
Догнав их, Мария подхватила завизжавшего от восторга Олесика и подкинула его пару раз над собой.