Он произнес это смеясь, но сквозь шутливый тон Адам уловил странную нотку.
– А какая связь между Интернетом и звездами? – спросил он в лоб.
* * *
– Видите ли… Макс, сядь! – Коля положил лапу на плечо академика. – Мои одноклассники поголовно хотели быть космонавтами. А кем хотят быть нынешние дети? Половина – банкирами, а половина – программистами. Им подсунули очень легкодоступные мечты. В нашей школе никто космонавтом не стал, а из этих… Ну, половина не половина, а треть-то станет этими долбанными программистами. Будут конструировать и сооружать виртуальное пространство, гоняться на трехмерных звездолетах за плоскомордыми пришельцами, пилить их бензопилой… и на полном серьезе жениться на хорошо прорисованных девочках… Зачем им настоящий космос, если в этом – куда интереснее? Удобно и почти бесплатно. И никакой опасности, разве что геморрой подкрался неприметно… Ударившись в развитие связи, человечество потеряло звезды. И это настолько фатально, что я иногда думаю: а не навязано ли это нам теми самыми пришельцами? Макс, ты сиди…
Но Макс и не вставал вовсе – он заваливался назад, держась за горло.
Адам потянулся через стол – подхватить… Воздух стал плотный и вязкий. Желтый скользящий звук распилил череп и застрял в зубах. Все стали картонными, мягкими, пыльными. Потом сквозь шторы вплыл густой белый свет. Адаму показалось, что глаза засыпало горячей манной крупой. Он потянулся к лицу – протереть глаза; рука двигалась с трудом, словно через толстый пласт паутины. Адам слышал, как рвутся липкие нити. Кто-то кричал. Академик все ещё падал, и падал, и падал, и падал…
Стены, пропитанные светом, растворялись, как сахар в молоке. Люди истончались до полупрозрачности. Черный прямоугольник стола повис в воздухе, медленно покачиваясь. Пахло убежавшим молоком и сахарной пылью. Во рту появился привкус плесени…
А потом – словно игла проигрывателя слетела с пластинки – воздух стал плотный и вязкий. Желтый скользящий звук вновь распилил череп и застрял в зубах. Все были картонными, мягкими, пыльными. Из-за штор плыл густой белый свет. Адаму казалось, что глаза засыпало горячей манной крупой. Он тянулся и тянулся к лицу – протереть глаза; рука двигалась с трудом, словно через толстый пласт паутины. Адам слышал, как рвутся липкие нити. Кто-то кричал. Академик все ещё падал, и падал, и падал, и падал, и падал…
А потом – словно игла проигрывателя слетела с пластинки – воздух стал плотный и…
…и вдруг все кончилось.
Однажды так уже было – во время учений рванул взрыв-пакет, никого не убило и всерьез не ранило, отделались пустяковыми ожогами и контузиями, идиоты. Но Адам запомнил эту звенящую легкость и пустоту – и ощущение громадного распирающего давления внутри тела.
Вот и сейчас он чувствовал себя туго надутым воздушным шаром: коснись его – и разлетится в клочья…
– Что это было? – сипло спросил Макс; он встал, тяжело опираясь на столешницу.
– Ни хрена себе фейерверк… – пробормотал токарь. – Руки бы этим китайцам повыдергать и шлюпочным узлом к их же хренам присобачить. На хрен, – уточнил он.
– Блин, – растерянно сказал директор водочного завода – а у меня часы сдохли. Который час?
– Полтретьего, – отозвался кто-то.
– Не может быть!
– А у меня два десять…
– А у меня стоят.