Таня заявила, что на время болезни сестры, да и вообще на столько, на сколько это необходимо, готова сама ухаживать за девочкой, у которой никакой другой родни нет и в помине. И вот тут Турецкий нашел возможным для себя задать вопрос, который интересовал его.
– Скажите, Таня, вам неизвестно, почему Анастасия Андреевна не взяла себе фамилию мужа?
Ответ оказался поразительно прост.
– Так они ж не были расписаны. А потом Настя вряд ли стала бы Порубовой. Одна ведь уже есть – Татьяна Григорьевна, которая терпеть не может новую, гражданскую жену своего мужа. Настя как-то говорила, будто та до сих пор не теряет надежды, что Виктор вернется в семью, где давно уже взрослые дети, где строгий уклад, где Порубова постоянно ждут. Такие вот слова говорила. Но Виктор, по ее же утверждению, не желал возврата к прошлому. Он любил Настю и всегда это подчеркивал. Кстати, при всех и абсолютно искренно, что даже иногда казалось немного нарочитым. Однако вместе с тем он не поднимал почему-то и речи о разводе, – кажется, Татьяна Григорьевна была категорически против этого шага.
Но тогда сам по себе напрашивался и закономерный вопрос: а не явилось ли убийство неверного мужа и его любовницы местью оскорбленной женщины? Александр Борисович имел в виду Татьяну Григорьевну. Таня задумалась, а затем, тряхнув девичьей своей челкой, ответила отрицательно, как мудрая, пожившая женщина:
– Одно дело – ненавидеть, а совсем другое – реально пожелать смерти. Я не думаю, нет. Пожалуй, нет.
Значит, надо будет и эту версию проверить, вздохнул про себя Турецкий и, взглянув на часы, понял, что еще немного – и он начнет опаздывать, а это было не в его правилах. Наскоро попрощавшись и пообещав звонить, он оставил почти осиротевшую девочку и ее молоденькую тетю одних. А «почти» потому, что Турецкий знал, что такое кома и как редки случаи выздоровления впавших в нее людей.
5
Уезжая из Ясенева, Александр Борисович несколько раз менял направление своего движения, на что тоже уходило немало времени, но не из-за дорожных пробок, встречавшихся в самых неожиданных местах, а чтобы сбить с толку преследователя, если бы таковой оказался у него «на хвосте». Он постоянно поглядывал в зеркальце заднего обзора, но «хвост» не обнаруживал, и это пока успокаивало. Особенно настораживало его то обстоятельство, что на место гибели генерала одними из первых примчались именно люди из госбезопасности. А этим если уж что-то надо, то не отстанут. И по части маскировки они тоже мастера. Это – не братва, которая прет за тобой без всякого стеснения, от этих и отвязаться – пара пустяков. А господа чекисты наверняка уже знали, что дело поручено на самом высшем уровне Александру Борисовичу Турецкому, а у него разговор с «соседями» всегда был прост – не болтайтесь под ногами и не мешайте работать. Мне прикажут, тогда скажу, а будете надоедать, следить, провоцировать, я сам такую вам провокацию устрою, что мало не покажется. Бывали уже случаи подобного рода, и хорошо, когда «наблюдатели» отделывались просто насмешками в свой адрес.
Ну а потом ведь был еще и Костя, у которого в друзьях один из заместителей директора Федеральной службы безопасности, и Костя бесполезных антимоний тоже не любит. Ох, нарветесь, ребята!
Но как к ним ни обращайся, к этим «топтунам», на душе не легче, когда у тебя у самого нет полной уверенности. Потому и остерегался всякий раз Турецкий, закладывая лишний крюк по пути в Чертаново.
Там, в старом уже районе, который со всех сторон начали теснить высотные новостройки, в одном из домов на пятом этаже была неприметная конспиративная квартира Генриха Хайдеровича, где он мог без помех общаться со своей агентурой, встречаться с нужными людьми и быть уверенным, что место его дислокации остается тайной для остальных. Туда сейчас и мчал Турецкий.
Прием его был старый и не раз уже испытанный. Александр Борисович останавливал машину напротив здания почты, затем, якобы идя к почтовому начальству, проходил служебные помещения насквозь и выбирался на улицу с противоположной стороны здания – на зеленый, заросший деревьями и густым кустарником, старый и узенький Балаклавский проспект, на котором уже не первый год постоянно шли землеройные работы – прокладывали подземные коммуникации для заметно приблизившихся новостроек.
Постепенно сносили пятиэтажки хрущевского времени, а их место занимали разноцветные высотки. Но тот дом, который нужен был Турецкому, по-прежнему скрывался в зелени высоких деревьев.
Ровно без двух минут Александр Борисович поднялся пешком на пятый этаж и нажал кнопку неслышного на лестничной площадке дверного звонка. Тотчас распахнулась дверь. Турецкий шагнул в темную прихожую. Дверь за ним бесшумно затворилась, и вспыхнул свет. Чингисхан стоял посреди тесноватой прихожей и улыбался.
Время не отражалось на этом скуластом и словно загорелом лице.
Они приветствовали друг друга так, будто не виделись сто лет. А если посмотреть правде в глаза, то, пожалуй, так оно и было. Только здесь ведь и встречались. А если происходила случайная встреча в каком-нибудь ведомстве, оба подчеркивали, что незнакомы друг с другом. Иначе в этой жизни нельзя. Недаром же говорят: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.
– Ну проходи. – Генрих приветливо хлопнул Александра по плечу. – Чай, кофе? Или?
– Я без водителя.
– Значит, маленькую рюмочку принять можешь, – тоже традиционно заметил Генрих, провожая Турецкого к стеклянному журнальному столику, возле которого стояли два кресла.
Буквально через минуту Генрих принес из кухни графинчик с коньяком и две маленькие рюмки, которые он держал в одной руке, а в другой у него парила «дымком» полная турка. Чашки для кофе были уже приготовлены на столе. Как и маленькие пирожные в простой стеклянной вазочке, также, можно сказать, традиционные в этой квартире. Они просто тают на языке и при этом совершенно не мешают даже самому серьезному разговору.
Генрих как-то мимоходом заметил, что это – изобретение личных переводчиков великих мира сего. Ведь тем приходится постоянно переводить слова патрона и его собеседника, даже во время обедов и ужинов, когда ж тут успеть подкрепиться? А эти пирожные – маленькие, вкусные, питательные, и, главное, рот для основной «работы» свободен. Традиционно пошутив и по этому поводу, Турецкий перешел к делу.
Оказалось, что про убийство генерала, бывшего руководящего сотрудника КГБ, а в последние годы перед отставкой – видного фээсбэшника, ему уже было все, или почти все, известно. Ну в том смысле, в котором о происшествии на Оранжевой улице знал теперь и сам Турецкий. Имелись у него также и свои версии этого демонстративно наглого преступления.
Первая могла быть связана с прошлой деятельностью фигуранта. Как известно, расцвет его деятельности пришелся на первые годы правления прошлого российского президента. А что за люди его окружали, кто ему давал советы и «помогал» управлять государством, которое благодаря этим хлопотам разваливалось на глазах, было ясно. Значит, и некоторые концы могли отыскаться в том времени.
Другая версия связывалась с последующей, после выхода в отставку, деятельностью генерала, возглавившего службу безопасности одной из фирм, быстро превратившейся в крупнейшую в стране финансовую группу «Анализ». И здесь он не только занимался проблемами безопасности от действий конкурентов, но и сам являлся консультантом по ряду «закрытых» вопросов. Его среди сотрудников называли Консультант, и это тоже говорило о многом.
По поводу убийцы Генрих высказался в том смысле, что это был, скорее всего, профессионал, не исключено, из спецслужб, возможно, даже однажды пострадавший от деятельности того же Порубова. А убийство женщины, точнее, попытка убийства – этот факт Генрих расценил именно так – могла произойти по той простой причине, что, если верить отдельным показаниям свидетелей, о чем уже известно даже от телевизионщиков, женщина с криком бросилась на убийцу, и тот не мог рисковать тем, что она его попросту запомнит и поможет затем правоохранительным органам составить фоторобот преступника. Другими словами, он не хотел оставлять свидетельницу.