* * *
Стоп. Впереди кто-то есть. Вон за теми кустами вроде как мелькнуло. Я, присев на колено, напряженно вглядывался, пытаясь понять, что там. Ничего не видно. А потом вдруг увидел. Пытался-то разглядеть серую немецкую или зеленую нашу форму, а тут, блин, стоит мужик в камуфляже. Поэтому сразу и не увидел. Мужик стоял ко мне почти спиной и мараковал что-то с планшетом. Хорошо еще, ветер достаточно сильный был, и шум листьев скрывал шаги. Вообще за это время я научился ходить как Чингачгук – почти бесшумно. Но совсем без звука по лесу не пройдешь, то ветка под ногой треснет, то сучок. А так, удачно его первым увидеть получилось. Камуфляж на мужике хороший. Мелким рисунком, почти как современный. Хотя камуфла явно нашего образца, у немцев другая.
Еще позавчера, потеряв Сухова с ребятами, я сначала было ударился в меланхолию, но потом чувство голода быстро вернуло к жизни. И сейчас как раз шел добывать пропитание, а тут это чудо расплывчатое. Пока мужик пялился в свою планшетку, я разглядывал его. Среднего роста, коренастый. На пятнистом комбезе ремень с кобурой и за плечом ППД. На голове шлем, как у парашютистов, с подвернутыми ушами. Вроде наш. Правда, это если по автомату судить. И еще по тому, что одиночному немцу в лесу делать нечего. Они в одиночку по лесу не шастают, даже по грибы. У них инстинкты. Если в лес, то только толпой и желательно при поддержке тяжелой техники. Пятнистый тем временем разобрался с картой и двинул почти прямо на меня. Присев за здоровенным пнем, ждал, когда он подойдет ближе. Вот теперь можно. Резко выбросив ногу, попытался подсечь проходящего. Хрен нанась. Мужик умудрился среагировать! Он подпрыгнул, пропуская удар, и, приземлившись, попытался вскинуть автомат. Я еле успел. Отбив автомат, забодал его головой в живот, добавил по ушам и приземлился коленом на промежность. Ни фига себе – попрыгунчик! Переведя дух, пока он валялся в отрубе, в темпе обыскал, отбрасывая в сторону оружие, которого оказалось на удивление много. Помимо автомата и пистолета, виденного мной, у него был еще один пистолет в кармане, три ножа, один из которых был под штаниной, на лодыжке, и три гранаты. Вершиной всего была двухсотграммовая тротиловая шашка в подсумке с дисками и несколько детонаторов. Рембо, однако. Я задумчиво покосился на эту гору снаряги и на всякий случай связал пятнистому не только руки, но и ноги, пропустив веревку захлестом через горло. Береженого Бог бережет. Потом, сев в паре метров от него, открыл планшетку. Ага, карта, компас. Посмотрев на мужика и увидев еще один компас у него на руке, уважительно присвистнул. Какой хозяйственный человек. Так, дальше смотрим. Ого! Шоколад, целых две плитки. Я тут же начал жевать одну. Что у нас тут еще? Несколько запалов, русско-немецкий разговорник и шесть офицерских удостоверений личности. В смысле командирских, потому что книжечки принадлежали среднему командному составу РККА. Некоторые были в крови. Быстро просмотрев их, я отметил, что все принадлежали командирам из разных частей. В основном пехота, но было и артиллериста и даже одно удостоверение офицера-танкиста, обгоревшее по верхнему краю. Видно, Рембо собирал документы, найденные у убитых офицеров. Вспомнив читаные книжки, еще раз обыскал лежащего, и не зря. Под двойной материей на локте нашел шелковую тряпочку с текстом, в которой говорится, что предъявитель сего является советским командиром и его необходимо препроводить в особый отдел армии. Ни имени, ни фамилии в ней не было, зато присутствовала печать и роспись. Правда, печать была несерьезная – просто штамп с номером. М-да… Фиг бы у меня получилось этот листок найти, если б не знал, что искать. Он не прощупывался вообще. Но я нутром чуял, что что-то похожее должно быть. Ведь выполнит такой вот человек задание, а к моменту выхода к нашим все уже десять раз изменится. В смысле позиции войск в месте выхода. И чтобы не было недоразумений с озверевшими от количества немецких диверсантов полковыми особистами, имеется вот эта тряпочка. И цифры на штампе, наверное, что-то обозначают. И штампы эти наверняка периодически меняются.
Пока разглядывал документы, связанный пришел в себя. Видно было, что он, не открывая глаз, пытается определить, какая именно хрень с ним приключилась. Ну, пусть определяется. Связал-то я его на совесть, так что неожиданной подляны ждать не приходится. Мужик наконец открыл глаза и посмотрел на меня в упор. Потом покрутил головой и, не увидев больше никого, опять уставился в мою сторону. Ударными темпами доедая шоколад, я делал вид, что мне интересна только эта жрачка.
Молчание затягивалось. Первым не выдержал он. Поведя подбородком, пытаясь убрать мешавшую веревку, спросил:
– Ты кто?
Так и подмывало ответить: «Дед Пихто», но я сдержался, продолжая молча жевать и смотреть на лежащего пленника. Помолчали еще. Видно, пятнистый терялся в догадках, кто же его взял. С двумя пистолетами, в кожанке и черных, грязнущих уже джинсах, заправленных в ботинки, я был похож, скорее, на революционного матроса, чем на немца.
– Ты меня слышишь?
Мужик опять попытался наладить контакт. Уже лучше. Начни сам его спрашивать, он вполне мог заткнуться и молчать. Не зря ведь есть выражение – партизан на допросе. А так – мне от него вроде ничего и не надо. Это ему от меня надо. Вон как ерзает…
А ведь действительно, что-то он сильно ерзать начал. Ё-моё! Он же рядом с муравейником лежит, а я и не заметил. Быстро подхватив пленного за веревку на ногах, оттащил на несколько шагов в сторону. Потом снова уселся в паре метров от него и закурил. Достали уже меня эти немецкие сигареты. От суховского «Казбека» я кашлял, от солдатского самосада вообще чуть не помер. Затянулся и застыл – ни вздохнуть ни выдохнуть. А от немецких – такой кисляк на языке, что курить противно. Да и пасты зубной тут нет. Вот чего сильно не хватало, так это зубной пасты. Чистишь зубы, как дурак, еловой веточкой, без ничего. Никакого, как в рекламе говорится, свежего дыхания, блин!
– Веревку ослабь – горло сильно давит.
Ага – пятнистый опять внимание привлекает. Подойдя к нему, разрезал веревку, перетягивающую горло, и опять отошел, но не уселся, а остался стоять. На фиг, на фиг. Уж больно он резкий. Надо будет, если что, первым успеть. Мужик покрутил головой, разминая шею, и сел, опираясь на корень дерева.
– Так кто ты, парень?
– Немецкий шпион. Главный фашистский диверсант на службе у Канариса. По мелочи подрабатываю у Гиммлера. Но он меня обидел, не дав рыцарский крест и восточный пригород Берлина в собственность, так что теперь я мстю. Или мщу. В общем, бегаю по лесам и отлавливаю бывших соплеменников и коллег. Подорвать могу при случае чего-нибудь. Или поджечь. А документы шпионские у меня были – ты не сомневайся. Но я их съел. Жрать сильно хотелось, вот и съел. Только что. Сейчас их, как видишь, шоколадкой заедаю.
По мере того как я говорил, глаза у него расширялись все больше, и в конце монолога он пробормотал:
– Псих, что ли?
– А хрен его знает. Я себя помню с того момента, как возле воронки очнулся. В каких-то тряпках обгорелых. Эти шмотки, уже после, в разбитой машине нашел.
Похлопав себя по одежде, продолжил:
– А потом меня все за шпиона принимали. Морда, наверное, подходящая. И немцы, и наши. Ну, с немцами проще, их хоть сразу, как заподозрят, ухлопать можно. Что и сделал с тем патрулем, который меня взял. А с нашими сложнее. Не могу я как-то своих убивать. Мне они поверили только после того, как склад боеприпасов на воздух поднял.
После чего, облизав сладкие пальцы и сунув обертку под мох, вкратце рассказал (слегка подкорректировав) свои похождения с группой Сухова. Про последний бой сказал, что я, мол, тогда в живых остался только потому, что пленного охранял. А когда всех положили, немца завалил, забрал его документы и ушел. Пусть потом проверяют. Мы дел наворотили немало и проверить будет несложно.