– Вира!
Турецкий поднялся наверх и оглядел поле после битвы.
Насильно спасенный гражданин корчился в судорогах на диване.
Денис закрыл дверь на балкон – от греха подальше, и правильно, подумал Турецкий: выпорхнет – опять его лови, делать больше нечего.
– Вовик? – спросил Турецкий, усаживаясь на стул рядом с диваном.
Гражданин поднял на него глаза. Вполне, кстати, осмысленные, удивленно отметил Турецкий, учитывая его предыдущие ужимки и прыжки.
– А в-н-н-ы-ы-н?
– Мы кто? – догадался Турецкий. – Мы – следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Турецкий Александр Борисович. – Он подсунул удостоверение под самый нос лежащему.
– Вовик, – как ни в чем не бывало сказал Вовик и принял сидячее положение. – Надо бы чайку сварганить.
Он стек на пол и начал шарить под диваном. Денис на всякий случай поднялся и изготовился к отражению внезапного нападения. Но Вовик вел себя мирно: из-под дивана он извлек кистевой эспандер, размял руки и потащился на кухню заваривать чай. Денис последовал за ним и, обернувшись к Турецкому, покрутил пальцем у виска.
С чайником Вовик кое-как управился, даже налил себе и гостям, но выпить не успел: его опять скрутило и он осел вдоль стены, выплеснув стакан кипятка себе на грудь и, похоже, не почувствовал этого.
Денис и Турецкий молча наблюдали за ним в течение трех-четырех минут, пока он попеременно рычал и скулил. Вовик пришел в себя так же неожиданно, как и вырубился, и принялся извиняться:
– Сахара нет – рассыпал. Сгущенки хотите?
– А, сгущенки… – улыбнулся Денис понимающе. – Травник?
– Торчал по малолетству. – Вовик закатал штанину по колено и продемонстрировал исколотые вены на щиколотке. – Соскакиваю. Четвертый день пошел. Или третий… Не помню, ломает-по черному.
– Зачем стрелял? – поинтересовался Турецкий. – Ждал кого-нибудь?
– Стрелял?
– Да, стрелял.
Вовик не ответил.
– Ждал кого-нибудь? – переспросил Турецкий и принялся тормошить хозяина квартиры, который, похоже, решил впасть в прострацию. – Боялся того, кого ждал? – подсказал он, не слишком, впрочем, надеясь на успех.
– Шиза, – наконец выдавил Вовик.
– А прыгал с балкона зачем?
– С балкона? – туповато переспросил Вовик. – А… Ну я же говорю: шиза. Ши-за, запаморочение нашло. Я даже специально замок на двери заклинил, чтобы нельзя выйти было. И чтобы войти никто не мог. Иначе в первый же день не удержался бы.
Он отобрал чай у Дениса и проглотил залпом.
– На кой я сдался Генпрокуратуре?
– Мы разыскиваем Евгения Промыслова, Жеку короче. Все подряд отсылают к тебе: Вовик, мол, точно в курсе, – слегка приврал Турецкий. – Так что давай колись по-быстрому, и мы пойдем, даже дверь обратно заколотим, раз уж замок сломали.
Ни слова не говоря, Вовик, шатаясь, направился в спальню, обессиленно рухнул на кровать и вдруг неожиданно выхватил из-под подушки помятую тетрадь и попытался разорвать зубами. Турецкий, внимательно фиксировавший его телодвижения, тут же ударил его ребром ладони по шее. Вовик отключился и выронил тетрадь.
Они подождали еще немного, пока он не придет в себя, но Вовик больше разговаривать не хотел, его начал колотить озноб, и Турецкий решил на время оставить его в покое. В кладовке они с Денисом нашли две подходящие доски, инструмент и еще около получаса провозились, заколачивая дверь накрест снаружи.
– Обратите внимание, Сан Борисыч, – сказал Денис, проверяя конструкцию на прочность, – за время нашего визита, невзирая на многочисленные шумовые эффекты, ни одна живая душа не поинтересовалась, что происходит, я уж не говорю, вызвала милицию.
– И правильно, в задницу милицию, – удовлетворенно ответил Турецкий.
Денис, само собой, не возражал.
– Нужно будет наведаться к нему, – заметил Турецкий, когда они вышли из Вовикова подъезда, – а то еще с голоду помрет, мы же будем виноваты, дверь заколотили.
– Не помрет, у него сухари имеются и сгущенка, – засмеялся Денис, – я проверил. А захочет разнообразия – срежет сантиметров двадцать кабачков с нижнего балкона. К тому же в ломку есть не хочется.
– И все же надо, чтобы из МУРа прислали человека, пусть хоть пару раз в сутки наведывается, под дверью послушает, чтобы он там суицидом не кончил. Промыслов расходы оплачивает, так что на людей не скупись.
– Да не скуплюсь я, дядь Саша! У меня три человека по притонам работают, но пока результатов ноль целых ноль десятых. Промыслов там не появлялся ни после исчезновения, ни вообще. А еще двое клиники проверяют. Вы, кстати, куда сейчас?
– Мне эти наркоши надоели до смерти, – признался Турецкий. – Нужно сменить обстановку и пообщаться с нормальными людьми. И как раз один такой нормальный ждет меня сегодня в час у себя в офисе.
Мятую общую тетрадь с выпадающими страницами, отобранную у Вовика, Турецкий спрятал в портфель. Бегло пролистав, он не понял, как она связана с Промысловым-младшим, а читать было некогда. Ничего, решил он, вечером, за чашечкой кофе или баночкой пива…
10
Дмитрий Коржевский, друг Жеки со студенческих времен, торговал красками.
И лаками. И прочими товарами для строительства и ремонта производства Израиля и Турции. Его офис на Пресне с фасада был разукрашен во все цвета радуги и своим видом лишний раз рекламировал высокое качество предлагаемой продукции, поскольку, не в пример соседним домам, не выглядел облупленным.
На первом этаже располагался магазин с многочисленными продавцами, облаченными в костюмы (бедные люди, в такую-то жару), при галстуках и с бейджами на лацкане. Продавцы торчали каждый у своего стенда и готовы были по первому требованию выдать любую интересующую покупателя информацию. Турецкий оказался в некотором замешательстве, соображая, где именно искать Коржевского, а к нему уже спешила ослепительная брюнетка в столь же строгом и столь же теплом, как и у продавцов мужского пола, костюме, с неизменной бейджей и дежурной, но довольно лучезарной улыбкой:
– В нашем магазине самый широкий выбор красок для дома, офиса, дачного участка…
– Мне нужен господин Коржевский, – прервал брюнетку Турецкий.
При слове «Коржевский» ее улыбка стала еще шире и еще лучезарнее.
– Второй этаж. – Она широким жестом указала куда-то в глубь помещения и унеслась еще к одному незадачливому покупателю, нерешительно топтавшемуся у порога.
По винтовой лестнице Турецкий поднялся на второй этаж, где был встречен столь же ослепительной секретаршей, которая без лишних расспросов проводила его в кабинет шефа.
Дмитрий Коржевский без пиджака и в рубашке с закатанными рукавами метался по кабинету, размахивая теннисной ракеткой. Чуть не сбив Турецкого с ног, он в высоком прыжке нанес легкий удар – и зеленый попугайчик шлепнулся на ковер лапками вверх. Коржевский осторожно перенес его в клетку.
– Акселераты, – пожаловался он Турецкому, протягивая руку для приветствия, – научились клювами дверцу открывать.
Второй беглец голубовато-сиреневого цвета уселся на хрустальной люстре и косил в сторону хозяина, интересуясь, станет тот лупить по дорогому хрусталю или нет. Коржевский не стал, но ракетку держал под рукой и в клетку насыпал орешков в надежде, что попугайчик прельстится и покинет свое убежище.
Секретарша, очевидно по заведенному здесь этикету, внесла поднос с запотевшими баночками пепси и поставила на стол шефа. Отдельного столика для приватных бесед у окна с удобными креслами в кабинете Коржевского не было. Да и вообще, за исключением хрустальной люстры обстановка выглядела спартанской: светло-бежевые стены, разумеется выкрашенные той же тамбуровской краской, шкаф с папками, на котором стояла клетка с блудными попугаями, письменный стол без всяких новомодных канцелярских прибамбасов и довольно жесткие стулья.