Нам с Конаном достался ничем не примечательный глинобитный домишко, который во времена Льва Толстого называли саклей, а сейчас даже не знаю
– как.
Конан – это Леша Перепелкин из Брянска. Его прозвали Конаном, потому что на гражданке он развлекался в клубе исторического фехтования и
всех задолбал рассказами о том, как они ставили для какого-то писателя судебный поединок на двуручных мечах. Он пытался демонстрировать
приемы фехтования, используя вместо меча разнообразные палки, но добился только того, что к нему прилипло новое прозвище. Зато к Лехе почти
не приставали деды: никому не хотелось получить оглоблей сначала под дых, а потом по голове – без малейших шансов на ответ.
В домишке жила бабка. Русская бабка. На восьмом году войны в глухом горном ауле жила русская бабка. Как говорится в рекламе, «шок – это
по-нашему».
– Бабушка, а вы правда русская? – спросил Конан глупо.
– Правда, – отозвалась бабка, – самая что ни на есть русская.
– Как же вы живы до сих пор? – удивился Конан.
– С Божьей помощью. – Слово «Божьей» бабка произнесла именно с большой буквы. – Истинная вера всем понятна, даже басурманам и нехристям
самым погрязшим. Не бойтесь, внучки, они меня не тронут. – Бабка помолчала, будто прислушиваясь к чему-то, и добавила: – Зря вы сюда
пришли. Те, кого ищете, на западном склоне высоты 532. Там, где на карте маленький овал, вытянутый слева направо. Их трое, у них два
автомата и очень мало патронов... сорок девять, из них два подмоченных. Землянка под тремя соснами – эти сосны там одни такие, их ни с чем
не перепутаешь. Они собираются переночевать, а утром вернуться сюда. Ночью они не будут выставлять караул, это глупые мальчишки, еще не
верящие в смерть. А ты, – она уставилась на меня, – веришь в смерть? Я неопределенно пожал плечами.
– Возьми, – сказала она и протянула мне простой серебряный крестик. Я так и не понял, откуда она его вытащила, он как будто сам собой
появился на ее морщинистой ладони.
– Держи, сынок, – сказала бабка, – и носи его, не снимая. Восьмого сентября он спасет твою жизнь.
Ночью мы взяли троих боевиков на западном склоне высоты 532. Совсем мальчишки, они не умели воевать, они даже не организовали охранение. У
них было только два автомата на троих. Исход боя решило то, что в обоих автоматах заклинили патроны и эти, с позволения сказать, бойцы не
смогли быстро устранить неисправность.
Восьмого сентября мы попали в засаду. Меня контузило в самом начале боя, и я провалялся в канаве до тех пор, пока бой не кончился. Тогда я
остался в живых один из взвода. В медсанбате сказали, что контузия легкая и я могу быть в строю. До дембеля оставалось меньше двух недель,
я хотел остаться на сверхсрочную, обо всем было договорено, но замкомполка отказался подписать контракт. Он не сказал ничего определенного,
но я все понял по его глазам. Он считал, что восьмого сентября я струсил.
Так я нежданно-негаданно очутился на гражданке. Почти месяц искал работу, в конце концов нашел место водителя и одновременно грузчика
«газели» Гургена Владиленовича. Дерьмовая работа, но я был рад, что удалось найти хоть что-то. Радовался до сегодняшнего дня.
А больше нет работы, и скоро не будет жизни. Что это никто не стреляет? И тихо как-то... Я открыл глаза.
3
В лесу лежал снег.