Перстень Царя Соломона - Елманов Валерий страница 2.

Была у меня между этими двумя городами и еще одна станция в жизни. В свое время — я тогда заканчивал вось­мой класс — отца послали строить и запускать мясоком­бинат в город Ряжск. Есть такой в Рязанской области. Ма­ленький, правда, но чертовски симпатичный. Квартиру ему дали почти сразу — все-таки главный механик мясо­комбината, не кот начхал. Следом переехала к нему и мама, причем вместе со мной, уж больно боязно эдакого разгильдяя оставлять одного.

Вот брат мой, Алешка, который в ту пору учился в ме­динституте, остался. Конечно, он мог бы перевестись в Рязань, но он воспротивился. А так как брательник не мне чета, человек серьезный, его и оставили со спокойной ду­шой.

С новыми одноклассниками мне повезло. Компания подобралась приличная — Костя, тезка из параллельного, Генка Игнатов, Юрка Степин, всех не перечислить. Долго о своей юности рассказывать не буду — все мы в свое вре­мя пережили одинаковое, так что вспомните себя, и сразу станет ясно. Скажу только, что у меня впервые все было именно в этом городе — и первые девчонки, и первый, но далеко не последний стакан вина — на водку перешли по­том, и первая сигарета... Правда, обходилось без залетов в милицию, то есть меру мы знали. Так что Ряжск для меня до сих пор окутан какой-то розовой дымкой. Наверное, от радужных воспоминаний, не иначе.

Откровенным сорвиголовой я не был, а как-то ухит­рялся все успеть — и сделать уроки, и сбегать на танцы, и погулять с девчонкой, а одно время посещал еще и драмк­ружок, даже поучаствовал в пьесе в роли артиста. До сих пор помню название и автора. «Шаг с крыши» Радия По­година, во как. Режиссер из Кораблинского драмтеатра, который вел кружок, меня иногда хвалил, говорил, что получается неплохо. Словом, наш пострел везде поспел.

Успевал и книги почитывать. Любовь к ним у меня с детства, начиная с «Маугли». Его мне подарили в первом классе, и я затер книгу, чуть ли не до дыр — настолько по­любилась. До сих пор отдельные куски помню практиче­ски наизусть, равно как и «Двенадцать стульев» с «Золо­тым теленком», и обожаю цитировать. Есть у меня такая слабость.

А еще нравилось читать что-нибудь эдакое про дальние страны, про бравых героев и их захватывающие приклю­чения, о которых мне, обалдую, мечталось, пока я не уз­нал, что они собой представляют на самом деле. Ну и фи­льмы любил соответствующие, чтоб романтики вагон и маленькая тележка, если дружба — так такая, за которую жизнь отдать, а любовь — то до гробовой доски. Наивные грезы отрочества, чего вы хотите.

Так незаметно пролетели школьные годы. Оглянуться не успел, как на носу выпускные экзамены. Дальнейший путь мне тоже был ясен. Еще за год до экзаменов я засоби­рался поступать в летное военное училище, но, как оказа­лось, не судьба. Вроде бы и стопроцентное зрение, а врачи чего-то откопали. Словом, подался в Голицинское пограничное. Это меня военком соблазнил. Поглядел на меня расстроенного, почесал в затылке и говорит многозначи­тельно: «По глазам вижу, парень, что хотел ты охранять воздушные рубежи нашей родины. Так?» — «Так»,— кив­нул я. «Ну а раз так, то, чтоб ты сразу с мечтой не расста­вался, вспомни, что рубежи бывают не только воздушные, но и сухопутные. Есть у меня одно местечко. Честно ска­жу, для племяша берег, но не срослось с ним. Тебе отдаю. Как брату. Бери».

Я подумал, прикинул, вспомнил знаменитые сериалы «Государственная граница» и прочие — и... согласился. А чего? Романтика. Темная ночь. Крадущиеся нарушите­ли. А тут откуда ни возьмись — Костя со своим верным псом, благо что овчарка у меня уже была. Попались, го­лубчики! Схватки, погони, перестрелки — не заскучаешь. И я «взял». Однако, поучившись с годик, понял — Федот, да не тот. И вообще, дисциплина и я — это понятия-анто­нимы. Нет, я понимал, что в армии должно быть единона­чалие и прочее, иначе что это за армия, но, как выясни­лось, понимал только умом, а вот сердцем...

Особенно меня возмущало, что командир всегда прав, как это написано в шуточном уставе. А если он не прав? Тогда читай пункт первый. Это тоже из шуточного устава. Между прочим, от настоящего он мало чем отличается.

Словом, не закончив даже первого курса, я оттуда с треском вылетел . Или ушел, тут уж как посмотреть. Коро­че, все произошло по обоюдному согласию — я им такой был не нужен, и мне она, то бишь армия, тоже. Потом пришлось дослуживать, как водится, в обычной части. Тоже не сахар, зато срок заканчивается гораздо быстрее — даже с училищным никакого сравнения.

Затем, отслужив, подался в Сибирский металлургиче­ский институт, что у нас в Новокузнецке. В то время была еще советская власть, так что профессия инженера-метал­лурга считалась и престижной и доходной. Да и учился я легко. У меня вообще знания неплохо откладываются в голове. Общественная нагрузка — а как же без нее — была связана со стенной печатью. Ну знаете, заметочки разные. Они мне тоже удавались.

Дальше — больше. Выяснил я как-то, что, оказывается, за них еще и платят, если возьмут местные газеты. Нет, я это знал и так, но лишь когда получил свой первый гоно­рар, до конца осознал, что это приработок, а если с умом, то весьма неплохой. Да и приятно было, чего греха таить, увидеть свою фамилию, набранную полужирным шриф­том внизу текста. Гордость какая-то пробивала, особенно поначалу.

Я потому и псевдонимом не пользовался. А зачем? Чай, не Культяпкин какой-то, не Шмаровозов, не Задрипайло, а Россошанский. Звучит — заслушаешься. Сразу Сенкевич на ум приходит, пан Володыевский, Анжей Кмитиц и прочие герои. Хотя откуда она взялась на самом деле — не знаю. Может, оставил пленный поляк, а может, все еще проще и совсем буднично. Скажем, предки были выход­цами из города Россошь. Но мне хотелось думать, что по­ляк. Эдакий славный усатый шляхтич, с огромным гоно­ром, бабник, рубака и вообще милейшей души человек.