Андрей прекрасно знал, что не «весьма вероятно», а совершенно точно. Гинденбург доведёт дело до конца, и русская армия потеряет около четверти миллиона человек. Но сделать уже ничего нельзя, да никто и не будет слушать советы адмирала с Чёрного моря по поводу ведения войны на северо — востоке Польши…
— Наверняка попадут… Ладно! У нас свои проблемы. Господин лейтенант!
— Слушаю, ваше превосходительство! — немедленно подскочил вахтенный офицер.
— Запросите броненосцы и крейсера о готовности выйти в море. А вас, Константин Антонович, попрошу озаботиться переселением штаба флота на «Евстафий». Отныне будем проживать там.
Я направляюсь на него в ближайшие пару часов, а вас… Сколько потребуется времени?
— Около двух дней, — Плансон был слегка удивлён, что командующий вдруг и сразу решил перестроить достаточно спокойную и размеренную жизнь на рейде Севастополя. — Может больше. Всё так неожиданно…
Стали поступать доклады с кораблей. Оказалось, что для выхода в море каждому требуется около двух — трёх часов. То есть кому-то два, а кому-то три.
Приемлемо, хотя и не здорово. Война всё-таки, хоть флот здесь пока и не ведёт боевых действий, но мобильность нужно будет поддерживать на более высоком уровне.
Хотя с другой стороны тоже понятно, что махину крейсера или броненосца за полчасика не приведёшь в боеготовое состояние непосредственно из тог, в котором корабль находится в родном порту — сжигается необходимый для функционирования всех систем уголь и не более. А разогреть котлы так, чтобы тысячи тон стали тронулись с места и дали ход… Получасика не хватит. А где-то может и вообще какие-то механизмы на переборке — броненосцы-то не новые.
Поэтому Эбергард — Киселёв не стал особо возмущаться задержкой — типа сам виноват: заранее командиров кораблей предупреждать надо, что тебе может вожжа под хвост попасть, и срочно зажелается вывести флот в море…
Решив дать командиру «Евстафия» Галанину время прийти в себя перед адмиральским визитом, Андрей для начала напряг своего вестового на предмет «переезда» и сбора всего самого необходимого на первое время, а отход катера от борта «Георгия» назначил через час.
И, с удивлением обнаружил, что Эбергард здорово подраспустил матроса, поскольку тот, услышав приказ, не постеснялся пробурчать себе под нос недовольные комментарии по поводу «и чего на месте не сидится…»..
Сразу реагировать адекватно на столь явную наглость не стал, но «узелок завязал» — надо будет провести разъяснительную беседу на уровне лексикона мичмана Загоруйко, который на всём Северном флоте считался непревзойдённым мастером находить нужные слова, когда Киселёв служил срочную на «Адмирале Макарове». До печёнок пронимали мичманские слова любого матроса. Причём корней Загоруйко использовал очень ограниченное количество. Но так мастерски оперировал их сочетаниями с приставками, суффиксами и окончаниями, что его высказывания можно было слушать как произведения искусства. Желательно со стороны, а не глаза в глаза…
Первые выстрелы в войне на Чёрном море раздались, всё-таки, не под Севастополем, а на рейде Одессы.
Турецкие эсминцы «Гайрет — и-Ватание» и «Муавенет — и-Миллие», под общим командованием старшего офицера «Гебена», фрегаттен — капитана Мадлунга, нахально, под ходовыми огнями, вошли на акваторию порта. Два парохода, выходящие из порта подсказали немецкому офицеру эту идею — возможно, примут за своих…
И действительно — всё выглядело спокойно и благопристойно. Луч портового прожектора скользнул по силуэтам проходящих мимо мола миноносцев, но не задержался на них.
— Нас не ждут. Слава Господу, — выдохнул Мадлунг. — Вон у окончания мола их канонерская лодка. Атакуем торпедами. Вернее, с такого расстояния и одной хватит…
Их ждали.
Внезапно с канлодки (это был «Донец») к «Гайрету» протянулся луч прожектора и борт русского корабля разукрасился цепочками выстрелов.
А расстояние-то для морского боя совершенно смешное — менее кабельтова. Тут даже не прямая наводка для шестидюймовок «Донца». Даже ночью.
Промахов просто не было. Первая же пара фугасных снарядов растерзала турецкий эсминец вдрызг. Пушки помельче тоже внесли свою лепту, так что все семьсот с лишним тонн «Гайрета» представляли из себя уже лишь груду железа с трудом держащуюся на поверхности воды.
А расстояние-то для морского боя совершенно смешное — менее кабельтова. Это просто прямая наводка не только для пушек «Донца», но и для его пулемётов. Даже ночью.
Промахов просто не было. Первая же пара фугасных снарядов растерзала турецкий эсминец так, что ему уже не суждено было вернуться к своим берегам — если тонуть этот корабль пока не собирался, то здоровенная пробоина по ватерлинии в носовой части, сбитая труба и разорванные паропроводы превращали переход через всё море в ненаучную фантастику. Пушки помельче тоже внесли свою лепту, компенсируя свой скромный калибр скорострельностью.
К чести минёров «Гайрета» нужно отметить, что они не растерялись, и успели выстрелить торпедой в «Донца». И не промахнулись.
Но от начала боя и до того момента, когда рвануло взрывом в носовой части канлодки, и та стала быстро заваливаться на левый борт, прошло почти пять минут, а за это время русские комендоры успели превратить один из четырёх лучших эсминцев Турции в чудом держащиеся на воде ошмётки.
Командир «Муавенета» даже не стал пытаться спасать кого-то с пылающего корабля — товарища. Было совершенно очевидно, что не помочь ни «Гайрету», ни кому-нибудь из его экипажа. Проблема стояла более серьёзная: унести ноги подобру — поздорову.