В итоге все равно получалось, что Ник в год свыше тысячи лент отсматривал. Да ведь столько и Голливуд, взятый вместе со всеми российскими студиями, не снимает! Да, не снимает – однако помимо новинок имелись еще огромные залежи синематек. И теперь, когда любую киношку можно безнаказанно скачать из Интернета, – такие копи, рубины и изумруды, открылись, только руку протяни! Николенька всю киноклассику изучил, от Антониони до Эйзенштейна. Имел неплохое представление о румынском и чешском кинематографе, китайском и тайском, датском и исландском и даже иранском и афганском. Он говорил, что как всякий человек интересен – так и любой, пусть самый посредственный фильм по-своему хорош. В каждом есть или актеры, или сцены, или хотя бы пара кадров, достойных внимания и любви.
«Взять, к примеру, последний фильм, что Сталлоне снял, великий наш, хе, режиссер, – рассуждал, к примеру, Николенька. – «Неудержимые» называется. На первый взгляд – отстой из отстоев. На второй – тоже. Но и там есть любопытные моменты. Например, когда Шварценеггер рассыпается в комплиментах в адрес Сталлоне. А тот, в свою очередь, Шварца хвалит. А Брюс Уиллис им с насмешкой говорит: «Может, вы, ребята, удовлетворите друг друга орально?» Уиллис, Шварценеггер и Сталлоне в одном кадре – это сильно».
Тогда в ответ (заметив, что сын пребывает в благостном состоянии духа) Арсений шутливо обозвал его «киноманом». Тот взвился:
– Никакой я не киноман! Киноман – это, знаешь, папа, такой томный мальчик, в одной руке сигаретка, в другой – чашечка кофе: «Ах, помните эти кадры в «Ностальгии»? Как там Янковский идет со свечой на ветру, сколько в них поистине экзистенциальной тоски…»
Николай настолько похоже изобразил пижона, что Сеня расхохотался.
– Ну, значит, ты синефил? – со смехом спросил он тогда.
– Па, перестань ругаться, ты еще «синяком» меня обзови.
– А кто же ты?
– А я просто зритель. Я кино люблю, и все тут. И память у меня хорошая, спасибо вам, папочка с мамочкой, стишки меня в школе заставляли учить. Поэтому я все-все фильмы, что посмотрел, запоминаю: кто играл, кто снимал, какой сюжет.
– Быть не может!
– А вот может. Ты проверь.
– Н-ну… Хотя бы «Тутси». Или «Милашка» в нашем прокате.
Арсений очень хорошо помнил эту ленту. Они с Настеной смотрели ее весной восемьдесят пятого в кинотеатре «Первомайский» за три дня до того, как его взяли. Последнее его кино на воле.
– Э, папуль, – снисходительно ухмыльнулся Николай, – ты б еще про «Некоторые любят погорячее» спросил! Фильм «Тутси» снял Сидни Поллак в тысяча девятьсот, м-м, восемьдесят втором году, в главных ролях Дастин Хоффман и Джессика Ланг. Сюжет пересказать?
– Спасибо, я помню.
– Еще хочешь попробовать?
– Ну, держись. В жизни не отгадаешь.
Арсений задумался. Нахлынуло воспоминание: он в командировке, в далеком северном городке Коряжма. Зима, снега, Советский Союз. В клубе идет на единственном сеансе – единственный фильм. Сеня пошел убить время. И оказался – единственным зрителем. В самом буквальном смысле. Один-одинешенек.
Но сеанс не отменили. Назначено – смотрите. Контролерша оторвала корешок билета, а киномеханик доблестно прокрутил картину. Что-то из грузинской жизни. Какая-то высокохудожественная лента – Сеня почти уснул. Пустой зал очень тому способствовал. Черт! Как она бишь называлась? Название вдруг вспыхнуло в его голове – как, бывало, перед ответом профессору всплывал безнадежно, казалось, забытый античный бог.
– «Древо желания»! – Вот как она называлась.
– Пф-ф, – фыркнул сын, – это ж классика. Тенгиз Абуладзе. Фильм снят в семьдесят седьмом году прошлого века на студии «Грузия-фильм», панымаешь!
– Слушай, Ник, – искренне восхитился отец. – Ты такой умный! – И зачем-то, идиот, добавил присказку, популярную с ранних капиталистических времен: – Что ж ты не богатый?
И парень, с которым у них в тот момент только наладился довольно редкий в последнее время разговор по душам, немедленно ощетинился и брякнул:
– А ты?
Тогда Арсений проглотил обиду. Потому что сын, конечно, был прав. И потому, что отец сам, что называется, первый начал. Но у Николая имелась железная отмазка: ему всего-то двадцать пять. А отцу в его годы, конечно, смешно уже рассчитывать на карьеру Ротшильда.
Но следующий разговор с сыном по душам – а беседовали они обычно при стандартно-российском антураже: на кухне, за пивом – закончился ссорой.
Арсений опять принялся учить сына жизни. Ненавязчиво и тактично, как он сам считал. Но то, что нам порой кажется образцом дипломатичности, другие зачастую воспринимают как вероломное вторжение в их частную жизнь. Особенно когда оба собеседника подогреты спиртным.
– Удивляюсь я тебе, – мягко пенял папаня сыночку, и голос его звучал искренне, – ты умный, много знающий человек – и так мало используешь свой потенциал!
– А что я должен делать?
– Ну, я не знаю… Хотя бы универ закончить.
– А зачем?
Сеня тогда посмотрел на него и явственно увидел: тот и вправду не понимает зачем.
– Когда есть знания и корочка, возможностей больше открывается.
– Возможностей? Зачем, папа? – повторил молодой человек.
– Н-ну, я не знаю… – даже потерялся Арсений. – Вон, мне мама рассказала – тебе предложили стать управляющим магазином, а ты – сам! – взял и отказался.
– Ох, мамуля наша, язык у нее без костей! – воскликнул Ник. Мужской разговор потихоньку повышал градус. – Да, отказался. И что?
– Но почему?!
– А зачем мне это?! – в третий раз повторил сын. Он уже почти кричал.
– Как – зачем?! Ты продвигаешься наверх, и у тебя появляются новые возможности.
– За, – раздельно произнес Ник, – чем?!
– Ну ты заладил, прям как баран! Возможности – сделать карьеру, заработать больше денег, обрести власть!..
– Извини, папа. – Николенька понизил голос, но сказал обидное: – То-то я смотрю, как много у тебя, с твоим верхним образованием, и денег, и власти. И карьеру ты сделал умопомрачительную.
Сеня от обиды аж зубами скрипнул. Прикусил язык, чтоб не вырвалось гневное. Нет-нет-нет! Они ведь с сыном разговаривают как равные. Как взрослые, настоящие мужики, за пивком.
– Ну ты ведь знаешь мои обстоятельства, – миролюбиво махнул рукой Арсений. – Тюрьма, а потом эта перестройка в стране, два раза я поднимался – да вот снова наступил временный спад.
– Да потому, па, что ты всю жизнь свою гонишься за чем-то и, извини, не догоняешь. Во всех смыслах – не догоняешь! Не думай, что ты один такой проницательный! – Алкоголь и на сына подействовал. Иначе не стал бы он высказывать отцу откровенно то, что о нем думает. – Я же, папуля, вижу тебе насквозь. Ты всю жизнь свою на потом откладываешь. Ну ладно, лагерь. Там сам Бог велел считать дни до освобождения и мечтать, какая у тебя после того, как выйдешь из-за колючки, счастливая жизнь будет. Но ты ведь все время не живешь, а ждешь. Вот, мол, достигну чего-то – тогда заживу. Сначала ты мечтал разбогатеть через свой кооператив акулий. И ждал – набьешь карманы, вокруг запляшут лес и горы. Да, разбогател. На короткое время. Но вокруг никакой лес и никакие горы не заплясали. Потом ты разорился. Остался у разбитого корыта. Теперь ты на свой труд гениальный все поставил. Мол, закончишь его, опубликуют, прославишься – и начнется у тебя совсем другая жизнь. Счастливая, будешь как сыр в масле! Тусовки, конгрессы, телевидение, успех!..
– Да откуда ты взял все это?! – в сердцах воскликнул Арсений.
– Думаешь, ты весь такой загадочный, как человек-невидимка и темный рыцарь в одном флаконе?.. Жизнь – она, папочка, начинается не завтра. Она происходит здесь и сейчас. Не надо ее на потом откладывать. Я живу сегодня. И наслаждаюсь этим. И делаю то, что мне нравится, а не для того, чтобы когда-нибудь, в неопределенном будущем, прославиться или разбогатеть! И я не хочу ради неопределенного завтра делать то, что мне НЕ НРАВИТСЯ!
Последние слова парень почти выкрикнул.
Отповедь сына крепко задела Арсения за живое. Не будь они оба подогреты спиртным, он бы, верно, нашел в себе силы понять, что в словах Николая много правоты. И еще неизвестно, чей подход к жизни, его или сына, правильней. Да и вообще, можно ли его отыскать, этот правильный подход? И стоит ли о нем спорить?