Кстати, о дозе. На полу у двери пятьсот двадцать шестой валяется какой-то торчок – то ли в отключке, то ли совсем улетел. На груди у него, часто и неглубоко дыша, сидит грязный комок меха. Я перешагиваю через него и поскальзываюсь на осколке разбитой лампочки. В наши дни курили крэк, а те, кто совсем на мели, закидывались мандраксом.
На пятом этаже можно перейти в соседнюю башню, «Аурум-Плейс», и спуститься вниз, как нормальный человек, по нормальной лестнице… Точнее, не совсем нормальной. Толкнув дверь на лестницу, я оказываюсь в кромешном мраке и догадываюсь, где торчок добыл лампочку.
– Романтика! – бурчу я себе под нос.
Ленивец что-то хрюкает в ответ.
– Да-да, радуйся, но не забывай: если я споткнусь и грохнусь, ты грохнешься вместе со мной! – предупреждаю я, делая первые шаги в темноте.
Ленивец уверенно управляет мной, как мотоциклом, вцепившись мне в плечи когтями и нажимая в нужных местах: налево, направо, вниз, вниз, вниз… Через два пролета уже светло, там еще не успели выкрутить лампочки. Чует мое сердце, жить им осталось недолго. Скоро торчки доберутся и до них – через лампочки они вдыхают айс, или, по-нашему, тик. В трущобах народ изобретательный, новое применение находят всему – даже тому, что прибито и приварено.
Спустившись по полутемной, душной лестнице, где меня одолевает клаустрофобия, я с облегчением выхожу на улицу. Раннее утро, еще сравнительно тихо. Впереди пыхтит муниципальный уборочный грузовик; из него на бетон льется струйка воды. Уборщики замывают следы ночных правонарушений, ночных грехов, а заодно прогоняют с улиц и «ночных бабочек». Одно такое существо непонятного пола поспешно отскакивает на тротуар, чтобы ее не облили, едва не раздавив тщедушного Воробья, который скачет между тощими ногами, обутыми в босоножки на высоком каблуке.
Увидев меня, «ночная бабочка» поспешно обдергивает куцую джинсовую курточку, надетую прямо на голое тело. Грудь у существа имеется, правда, неясно, выросла она под действием гормонов или магии. Поравнявшись с «ночной бабочкой», я вижу вокруг нее паутину потерянных вещей. Стараюсь не концентрироваться, и все равно в сознание протискиваются неясные образы – проплывают размытые картинки: золотой портсигар, а может, визитница… полупустой пластмассовый коробок с коричневым порошком… красные с блестками туфли на шпильках… можно подумать, Дороти из страны Оз выросла, вернулась в наш мир и устроилась стриптизершей.
Ленивец немедленно оживляется. Я хлопаю его по лапе:
– Не твое дело, приятель!
Он слишком чувствителен. У моего дара – или проклятия, называйте как хотите, – есть побочное действие. Дело в том, что все когда-то что-то теряют. Когда я хожу по улицам, у меня возникает такое чувство, будто я в лабиринте перепутанных веревочек. Как в детской игре. Или нет… Как будто в сумасшедший дом привезли катушки ниток и поручили обитателям привязать ими все ко всему. У некоторых людей нити от потерянных вещей похожи на паутину – тонкие запутанные сетки, готовые в любой миг оборваться, а есть такие, которые словно тащат на себе стальные тросы. Когда ищешь чью-то потерю, главное, знать, за какую ниточку потянуть.
Что-то утраченное найти уже невозможно. Например, молодость. Или невинность. Или – вы уж простите, миссис Лудицки, – ценные вещи, если они попали в трущобы. Кольца отыскиваются без особого труда. Легко найти также потерянные ключи, любовные письма, любимые игрушки, фотографии и пропавшие завещания. Однажды я даже нашла потерянную комнату. И все же я предпочитаю легкие задания – мелкие ценности. С более важными находками сложнее. Из важного последней моей находкой (для себя, между прочим!) стала вредная привычка – наркомания. И посмотрите, чем все обернулось!
Я останавливаюсь у лотка торговца из Зимбабве, чтобы купить себе питательный завтрак – сигарету. Пока сам торговец раскладывает на дрянном лотке всякую мелочовку – леденцы, сладости, сигареты поштучно, – его жена распаковывает красно-синие клетчатые сумки с дешевым тряпьем и одноразовой электроникой. Эти сумки я ненавижу. Они повсюду. Похоже, их выдают всем беженцам вместе с комплектом документов. «Получите временное удостоверение личности, анкету на предоставление политического убежища да сумочку, сумочку не забудьте!»
Я щелкаю поддельной зажигалкой «Ремингтон голд», которая стоит столько же, сколько полсигареты «Стайвесант». Йобург наводнен дешевыми подделками. Ленивец недовольно фыркает мне в ухо.
– Да ладно тебе! Одна сигарета – ерунда. Все равно до эмфиземы я не доживу… – Хотя даже эмфизема, наверное, лучше, чем Отлив…
Ленивец не отвечает, но я чувствую, что он недоволен. Он ерзает по мне, мнет лапами спину. В отместку я поворачиваюсь и выдыхаю дым прямо ему в морду. Ленивец морщится и громко чихает.
Машин на улицах все больше; дребезжат такси, развозя первые партии трудящихся масс из пригородов. Я пользуюсь случаем прорекламировать себя – подсовываю листовки под «дворники» машин, припаркованных вдоль улицы у редакции газеты «Ежедневная правда». Те, кто высасывает новости из пальца, встают очень рано!
Я разместила свою рекламу в нескольких местах. В местной библиотеке. В супермаркете – там мое объявление затиснуто между предложениями услуг «домработницы с отличными рекомендациями» и объявлением о продаже подержанной газонокосилки. Мой листок наклеен поверх других, обещающих чудесное исцеление от СПИДа, дешевые аборты и пророчества.
«Потеряли небольшую, но ценную вещь?
Я НАЙДУ ПРОПАЖУ!
Окажу помощь по разумной цене.
Не занимаюсь: наркотиками, оружием, пропавшими людьми».
Расширять круг клиентов мне не с руки; поэтому я не публикую рекламу своих услуг в Интернете. Пусть будет так, как судьба распорядится, – мое объявление прочтут только те, для кого оно предназначено. Вроде миссис Лудицки, которая позвонила мне утром в субботу и пригласила в свою квартиру в «хорошем» районе Килларни.
К чести старушки, она не дрогнула, увидев у меня на плечах Ленивца.
– Значит, это вы дали объявление, что ищете потерянные вещи? Входите, входите! Выпейте чаю. – Не дожидаясь ответа, она сунула мне чашку с маслянистым на вид чаем и пригласила из тесной прихожей в такую же тесную гостиную.
В ПЖ ее квартирка, видимо, была оформлена в стиле ар-деко. За прошедшие годы ее не раз обновляли и ремонтировали – судя по всему, ремонтом занимались люди, страдающие полным отсутствием вкуса. Миссис Лудицки производила такое же странное впечатление, как и ее квартира. Ее полупрозрачная кожа мерцала, как глицериновое мыло, глаза были чуть навыкате, губы она растянула в вечной улыбке. Наверное, лицевые мышцы совсем застыли от ботокса, и не улыбаться она уже просто не может. Редкие волосы оранжевого цвета она с помощью геля уложила в высокую башню-помпадур, они напоминали пышную, но тонкую корочку на крем-брюле.
Чай на вкус напоминал лошадиную мочу, процеженную сквозь носки бомжа, и все-таки я его выпила – исключительно потому, что Ленивец зашипел на меня, когда я попыталась незаметно вылить его в стоящий у дивана горшок с экзотической орхидеей.
Миссис Лудицки сразу приступила к делу:
– У меня пропало кольцо. Вчера в торговом центре меня ограбили и…
Я перебила ее:
– Крадеными вещами не занимаюсь. Это совершенно другая область магии.
– Будьте так добры, дослушайте до конца, – отрезала старушка. – Увидев грабителей, я сразу пошла в туалет, где сняла с себя все украшения. Я ведь знаю, что вы за люди… ну, преступники то есть, – торопливо добавила она. – Не обижайтесь, я не имею в виду всех оживотненных…
– Конечно-конечно! – покивала я.
Истина в том, что все мы преступники. Убийцы, насильники, наркоманы. Отбросы общества. В Китае зоолюдей казнят из принципа. Зверь, который всегда с тобой, – вечное напоминание твоей вины. Твоего греха.