Стас посмотрел на Машу, и худощавое лицо его приняло всегдашнее насмешливое выражение, а серые глаза замерцали обычным лукавым мерцанием.
– Как твой Глеб? – спросил он. – Все еще живет на даче?
– Угу.
– Уже четвертый день?
– Да.
– Силен, – одобрил Данилов. – Я думал, он через пару дней сбежит.
– С чего это вдруг?
– Сама знаешь. Глеб Корсак – городской парень, насквозь пропитанный бензиновыми парами. Без кафешек, баров и гула толпы он впадет в депрессию.
– Иногда и городским парням хочется отдохнуть от цивилизации, – возразила Маша.
Стас мотнул головой:
– Только не Корсаку. Спорим, он уже завтра, максимум – послезавтра, прискачет обратно в Москву?
– Не прискачет.
– Спорим?
– Если хочешь.
– Ставлю штуку «деревянных»!
– Отвечаю.
Они пожали друг другу руки, закрепляя спор.
– Кстати, наш спор ты уже проиграл, – сказала Маша. – Глеб не вернется в город ни завтра, ни послезавтра, потому что я сама к нему еду. У меня с завтрашнего дня отпуск.
– Вот черт, а я совсем забыл. Наш спор аннулируется. Ты играла нечестно.
Маша улыбнулась:
– Ничего не аннулируется. Но ты можешь вернуть проигранные деньги шашлыками.
Стас лукаво прищурился:
– Могу расценивать это как приглашение?
– Можешь. Думаю, Глеб не будет против. О, а вот и Толик приехал! Толь, привет!
К ним подошел Толя Волохов, русоволосый богатырь со свирепым лицом, но доброй душой. Поздоровался с Машей, пожал руку Стасу.
– Ты чего такой помятый? – спросил его Стас.
– Не спал всю ночь, – пробасил Волохов. – Возил супругу к целителю-колдуну в Тулу.
Маша понимающе кивнула. Жена Толи Волохова не вставала с постели уже полтора года. Всю зарплату угрюмый, но добрый великан Волохов тратил на лекарства и сиделок.
– Надеешься, что этот шаман поднимет Галю на ноги одной лишь силой взгляда? – насмешливо уточнил Стас.
– Отвали.
– Толя, не будь ребенком. Он выдавит из твоего тощего кошелька последнюю мелочь, а потом скажет, что отрицательная ментальная стена слишком крепка или что-нибудь в этом духе. А ты останешься на бобах.
– Ты не можешь этого знать наверняка, – пробасил Волохов.
– Да брось ты. С таким же успехом я сам могу полечить твою Галю.
Толя Волохов нахмурился, но звонок телефона, запиликавший в кармане у Стаса, не дал ему высказаться. Стас быстро приложил трубку к уху:
– Слушаю! – Он сделал круглые глаза и прошептал одними губами, глядя на Машу: «Старик!»
Затем нахмурился и четко произнес:
– Да, товарищ полковник… Да, Маша и Толя рядом… Да, уже погрузили… Да, я все понял, сейчас же выезжаем!
Он выключил связь, убрал телефон в карман куртки и сказал:
– Ну, ребятки, аврал! Машунь, плакал твой отпуск и мои шашлыки заодно!
– Что случилось?
– Ограбили квартиру сенатора Антипина. Шеф поднимает всех.
5
Ограбление обещало стать громким. Злоумышленник выкрал из дома сенатора Антипина деньги – тридцать тысяч долларов и четыреста тысяч рублей, а также драгоценности на сумму гораздо большую, чем все украденные деньги вместе взятые. Домработница сенатора Антипина, Анжела Семенова, судя по всему, появилась совсем некстати. Вероятно, грабитель не знал, что она находится в квартире. Она услышала шум, вошла в комнату, и грабитель ее убил. Ударил по голове бронзовым подсвечником, забрал награбленное и был таков.
Подозрение, как это обычно бывает, пало на тех, кто был близок к дому сенатора, а именно – на его шофера, личного повара и бывшую жену. Жена вполне могла нанять какого-нибудь громилу, чтобы тот наведался в квартиру сенатора и забрал то, на что бывшая жена (как ей могло показаться) имела полное право и что по решению суда осталось в квартире сенатора.
Это был уже четвертый допрос за день, и Маша чувствовала себя совершенно измотанной. Она сидела за столом, ссутулившись, уперев локоть в крышку стола и положив подбородок на кулак, а прямо перед Машей сидел крупный, розовощекий и темноволосый мужчина в голубой водолазке и белом пиджаке. Повар высшей категории Шандор Кальман. Лицо широкое, простодушное, но темные глаза смотрят лукаво, иронично. Руки большие, сильные, такими только тесто месить.
– Вы работаете личным поваром у господина Антипина, – сказала Маша.
Шандор Кальман чуть склонил голову:
– Да. – И тут же сообщил: – Мой хозяин обожает венгерский кухня. Я ему часто готовлю этот блюда. Перкельт, папракаш, турошчуса, халасле… Я делать это так, что любой будет облизывать пальцы. Главное – не жалеть рубленый лук. И не экономить на жир и красный перец. И, конечно, никогда не забывать про сметанка. У вас, в России, есть отличный жирный вкусный сметанка.
Кальман поцокал языком, отчего лицо его стало похоже на физиономию добродушного, раздобревшего от сметаны кота.
– Значит, господин Антипин любит сметанку, – сказала Маша.
Повар улыбнулся:
– Нет. Он любит папракаш и перкельт. А их без сметанка никак нельзя. Без хороший, жирный, густой сметанка.
– Вы были знакомы с домработницей Семеновой, не так ли?
Улыбка мгновенно сошла с губ повара, он напустил на себя скорбный вид и сказал со вздохом:
– Да, мы быль с ней друзья. Ах, как нехорошо, что ее убиль. Мне так жаль, так жаль…
Кальман шмыгнул носом, а на глазах у него выступили слезы. То ли он был хорошим артистом, то ли и впрямь искренне жалел погибшую женщину.
– Анжела быль хорошая работник, – сказал Кальман. – И отличный, очень отличный как женщин и друг. Когда я узналь о ее смерть, я так сильно расстроился, что опустил руки и не смог ничего готовить. Даже лангош. Это очень грустно, очень.
Беседа продолжалась еще пятнадцать минут.
Отпустив повара, Маша снова пробежала взглядом по протоколу осмотра тела домработницы. Удар ей нанесли со страшной силой, так что даже помялся подсвечник. Фактически грабитель снес ей всю левую половину черепа. Удар был нанесен сбоку и немного снизу, наотмашь, поэтому о росте убийцы судить было невозможно. Он мог быть высоким и жилистым, а мог – коренастым и широкоплечим.
В квартиру грабитель проник, открыв дверь ключом (если только она не была открыта заранее). Нельзя было исключать, что домработница впустила грабителя сама. Впрочем, среди ее родных и знакомых не было ни уголовников, ни асоциальных типов.
Грабитель оставил труп, но не оставил ни следов, ни отпечатков. Либо профессионал, либо хладнокровный тип, у которого хватило времени все за собой протереть и подчистить. И все же одну важную улику он упустил. Защищаясь, домработница успела вырвать у него клок волос. При этом под ногтями у нее не осталось ни одной частички его кожи. Прядь волос была перепачкана кровью жертвы.
Вся надежда теперь была на криминалистов.
Маша глянула на циферблат наручных часов – пора было отправляться на совещание к начальнику отдела, полковнику Жуку. Стас Данилов и Толя Волохов уехали еще полчаса назад, и Маше предстояло ехать одной.
* * *
Любимова забралась в салон служебной машины, заняв заднее сиденье. Во время поездок в служебке она не любила сидеть рядом с водителем.
Машина тронулась с места. По радио хрипловатый голос затянул:
Любимова относилась к вездесущему шансону терпимо, но сейчас он ее раздражал. Она попросила водителя убавить звук радио.
– Не любите мужскую музыку? – насмешливо осведомился шофер.
– Не люблю плохую музыку, – ответила Маша.
Водитель удивленно посмотрел на нее в зеркальце заднего вида.
– Это Шуфутинский, – сказал водитель. – «Бубны, черви». Можно сказать, классика.
– Я воспитывалась на другой классике.
Маша поудобнее устроилась на сиденье и стала смотреть на проплывающие мимо огни большого города. Каждый раз, садясь на заднее сиденье машины и захлопывая за собой дверцу, Маша испытывала приятное чувство покоя, словно хлопок дверцы обрывал все нити, связывавшие ее с внешним миром, полным суеты и проблем.
Машина скользила по улице, и Любимова наслаждалась поездкой. В последнее время она не любила сидеть за рулем сама, предоставляя это право Глебу. Он отлично водил машину, и Маше было приятно чувствовать себя пассажиром. Сидя с ним рядом, она любила сбросить с ног туфельки и водрузить усталые ноги на приборную панель.