– А кто обвинит? – искренне удивился Лейф.
– Вот видишь, ты до сих пор плохо знаешь Воэн. Я ведь спросил тебя – а у кого рот откроется? Лейтенант Велойн беден настолько, что купить приличный штатский костюм ему просто не на что. Он честно приобрел свой домик, и на этом все его средства истощились. Не будет же он одеваться, как фермер? Он ходит в форме, да еще и при шпаге. А ты знаешь, сколько в Воэне сорокалетних красавиц, мнящих себя княгинями? Так что давай-ка, друг мой, жени их как можно скорее, хоть невесту укради, а то – быть беде, клянусь Эльтом!
Лейф глубоко вздохнул и задумался. Жос был прав. Ему самому, мужчине уже вполне зрелому, но все еще остающемуся внешне схожим с юношей, не раз делали знаки перезрелые воэнские красотки из числа давно овдовевших, а то и вовсе не ходивших за мужем. Велойн, скромный и элегантный, был такой же породы – только к пятому десятку черты его лица утратили отроческую восторженность и он обрел зрелый взор настоящего мужчины, что утраивало интерес к нему со стороны этих усталых искательниц жениха.
– Так что же? – изумился Лейф – Ехать воровать невесту?
– Ну-у, – расхохотался Жос, – я не стал бы спешить, ибо помимо каплуна у меня запасено еще кое-что… но в целом, в целом?
Шагая в глубокой уже тьме домой, отец Лейф вдруг задумался о лейтенанте Велойне, который был ему до того совершенно безразличен, и о Юсе, милой сероглазой девчонке, рано выданной замуж за какого-то старого чиновника… который, к счастью, помер, не успев как следует ее измучить и озлобить. Глаза ее – он видел – оставались светлы и наивны. Он слышал, в том доме была злая мать. Эстайн Велойн, пусть неудачник, но все же человек, закончивший службу на королевском броненосце, офицер, владеющий шпагой, вряд ли позволит своей теще вмешиваться в жизнь Юси. К тому же – офицер с такой репутацией, офицер, долг которого признало Королевское Адмиралтейство! Да если эта теща, думал Лейф, ощупывая рукоять шпаги, да увижу я эту тещу…
– Эй-эй, – вдруг услышал он у себя за спиной.
Лейф изумленно обернулся. Перед ним стояли трое, по виду – типичные рабочие столичных фабрик.
– Да? – спросил он. – Извините, вам нужна моя помощь? Что с вами случилось?
– Жаба! – хором прокричали все трое. – Морская жаба, это ж надо такое найти!
– Помоссь, – передразнил один из них. – Слышь ты, «помоссь», мелочь есть?
– Мелочь? – Лейфа шатнуло в сторону, и тут он вдруг понял, что находится в шаге от калитки храмового сада. – Но я не ношу с собой денег. Зачем? Я жрец…
– Жре-ец?!
– Ну конечно, – Лейф выпрямился, все еще удивляясь происходящему. – Я настоятель этого храма, вот, – он показал рукой куда-то через калитку. – Если вам нужна исповедь, то… ну, пожалуйста. На колени, будьте любезны.
Рабочие – моргнув, он увидел, что молод средь них только один, а двое других, пожалуй, уже разменяли четвертый десяток, – в ответ на столь резонное предложение ответили Лейфу диким хохотом. Младший – совсем мальчишка видом, хотя и, судя по невероятно грязным его рукам, повидавший труда на верфях или фабриках, – схватил отца Лейфа за нос и повел его в сторону.
– Какой он жрец, – прогундосил отрок, – пр-ридурок пьяный. Он это, ребята, видно ж – он!
В этот момент отца-настоятеля дернуло и он слегка пришел в себя.
– Святым Эльтом! – возопил он, выдергивая шпагу. – Эльтом, сукины дети, казню вас во имя бога Прибоя, во имя Эльта! Мила! Мила! Бони, тупая скотина, все ко мне, пришел наш час! Бони, Мила, во имя Эльта!
Похоже, нападавшие готовились встретить некоторый отпор, но уж никак не ожидали увидать в руках своей жертвы – шпагу. Достаточно широкую, схожую с зауженными мечами старых эпох, но изготовленную из современной, превосходной стали, что было сразу видно по ее тусклому отсверку в лучах луны. И уж тем более им не могло прийти в голову, что настоятель скромного храмика способен управляться с этой шпагой не хуже королевского гвардейца.
Навстречу Лейфу выскочили тяжелые, остро заточенные фабричные напильники. Он расхохотался в ответ, и его наконец услышали: в кухне загорелся газовый рожок.
– Что же, ублюдки, – заученным монастырским басом взревел он, – вы, не желающие исповеди? Что же?!!!
Отец Лейф Аствиц учился долго. Мечу его учил отец и трое наемных мастеров, последний из которых признал отрока гением. Саблю ему преподавала сестра и ее наставница, одна из лучших в пятом колене наставниц пеллийских принцесс. В университете его считали почти непобедимым.
Но еще никогда Лейфу Аствицу не случалось сразиться за свою жизнь.
Отскочив от младшего – того самого, что столь невежливо обошелся с его носом, – Лейф ударил его шпагой плашмя по голове, и юноша рухнул как подкошенный. Лейф тут же развернулся, слегка согнул колени, становясь в стойку, и вдруг увидел довольно большой камень, летящий ему в лицо. Аствиц привычно сыграл ногами «восемь-десять», снова взмахнул шпагой – ему уже даже стало привычно бить «на удар», а не на смерть, чуть повернулся и увидел прямо перед собой лицо старшего из фабричных, дня три небритое, с выпученными от изумления глазами.
– На колени!! – на пределе своего баса прорычал он, и рабочий послушно рухнул перед ним.
Лейф ударил его в ухо сложной витой гардой своей шпаги, выдохнул и повернулся к Миле, задыхающейся, с громадной сковородкой в руках:
– Тебя звать, так сто раз сдохнешь. А этот дурак где?
– Так вы ж его сами домой отпустили… – Мила, глядя на стонущих в ледяной луже налетчиков, схватилась левой рукой за рот.
– А… – Лейф осмотрелся по сторонам, швырнул клинок в ножны и грустно побрел к храму.
– Лейф, Лейф! – услышал он у себя за спиной.
– Ну?
– Это вы их… сами? И вы… целы?!
Мила схватила его, бросила в кусты сковородку, стала щупать, силой тащить в храмовую кухню:
– Вы их – сами?! Троих?
Лейф вздохнул. Мила довела его до уютно светящейся газовым рожком кухни, сноровисто раздела – привычка встречать мертвецки пьяных мужей, – осмотрела – Лейф покорно вертелся в ее сильных руках – и наконец вздохнула:
– Троих… да это ж с канатной фабрики были, вы разве не знаете?
– Нет, не знаю. А какая мне разница?
– Так они ж вас убить могли!
– Меня?!
Лейф встал, вытащил из комка своей одежды шпагу в ножнах, хмыкнул и осторожно поставил ее в угол.
– Мила-Мила, дура-дура… ты ж гимназию закончила…
– И что?
– Так то, что никто еще на моем факультете меня сразить не мог… О, Эльт, Мила…
Она встала на колени перед ним, обнаженным, и вдруг заплакала. Лейф с силой провел рукой по лицу. Это был его первый бой, и все свои силы, все свое умение он потратил на то, чтобы не искалечить тех, кто хотел его убить. Все долгие годы учебы, все муки самоистязания – все пошло прахом. Учителя признавали его технику великолепной, его выдержку – достойной изумления. Все, все без исключения прочил ему блестящую победу в первом же поединке.
Его первый бой стал боем с ублюдками, недостойными даже плевка.
– Дай мне вина, – попросил он, натягивая свежее, хрустящее крахмалом белье. – И хватит рыдать! Я цел, со мной все в порядке.
Вечер он закончил в размышлениях над кувшином. Перед глазами Лейфа снова и снова вставали клетчатые – красное и желтое – полы фехтовальных классов, большие циркули в руках педагогов, разъясняющих премудрости стоек, и щелчки учебных клинков. Он дождался того момента, когда тоска увянет в обыденную для него, сухую и бесплодную, грусть, отставил в сторону стакан и побрел в спальню – прекрасно зная, что снова жестоко обидел ни в чем не повинную, собачьи преданную Милу.
* * *
После завтрака, проведенного в немного фальшивом молчании, отец Лейф выпил стакан легкого вина, достал из сундука тщательно вычищенный бархатный костюм, приличествующий его сану, и принялся одеваться в дорогу. Бони уже ждал во дворе, сидя на козлах небольшой черной коляски, запряженной парой низкорослых мохнатых лошадок.
– В Корви, – приказал Аствиц, устраиваясь на кожаных подушках.