Не оглядываясь, женщина вышла на улицу, сильно хлопнув дверью. В окно было видно, как она оглянулась на витрину магазина и выругалась сквозь зубы.
– Следующий! – донеслось из кабинета.
Со своего места поднялась элегантная старушка в трауре. Черное платье, шляпка с перышками и гроздью черного винограда, плотная вуаль придавали ей загадочный и несовременный вид. В руках старушка держала сумочку из черного бисера.
Накануне компаньоны долго обсуждали, в каком виде Лола должна появиться в комиссионном магазине. Маркиз поддерживал идею о старушке, но считал, что шляпка с виноградом и вуалью – это явный перебор.
– Ты пойми, – горячился он, – ведь там на комиссии такой прохиндей сидит, у него глаз, что ватерпас! Он человека насквозь видит, еще только тот в дверь голову просунет! Иначе на такой работе нельзя! А тут ты в такой шляпе! Да ведь если он хоть слегка засомневается, то просто отфутболит тебя и старику тому скажет, чтобы не связывался! Ведь они все же здорово рискуют!
– С чего это он вдруг засомневается? – холодно спросила Лола. – Ты считаешь, что я не смогу сыграть пожилую вдову?
Леня тут же прикусил язык, потому что сомневаться в Лолином актерском мастерстве он просто не мог себе позволить. Лолка такого никогда не простит.
Войдя в кабинет, старушка уселась за стол, положила перед собой сумочку, достала из рукава маленький кружевной платочек и, приподняв вуаль, промокнула глаза.
– Что у вас, – недовольным голосом проговорил оценщик, лысый мужчина лет сорока, с густыми черными бровями и презрительно оттопыренной нижней губой.
При этом он смотрел куда-то мимо старушки или сквозь нее, как будто она была полупрозрачным облачком пара.
– Если бы был жив Василий Аркадьевич, – проговорила старушка, снова приподнимая вуаль. – Если бы он был жив, я никогда… ни в коем случае… я не опустилась бы…
– Какой еще Василий Аркадьевич? – переспросил оценщик, концентрируя взгляд на старушке. – Из налоговой?
– Почему из налоговой? – старушка моргнула. – Василий Аркадьевич – мой покойный супруг, профессор… он никогда не допустил бы… он так обо мне заботился… сорок пять лет душа в душу… но с тех пор, как его не стало, мне все приходится делать самой…
– Вот только этого не надо! – оценщик повысил голос. – Вы не у психотерапевта! Вы в комиссионном магазине! Меня ваши воспоминания не интересуют! Мое время очень дорого стоит! Вы что-то мне принесли – так показывайте, а нет – позовите следующего!
– Извините, – испуганно проговорила старушка. – Конечно, я понимаю, вам некогда… вы очень заняты…
Она торопливо, дрожащими пальцами в черных кружевных перчатках расстегнула бисерную сумочку, выложила на стол бархатный футляр и откинула его крышку. На черном бархате лежал круглый золотой медальон с выложенным мелкими искрящимися камешками вензелем ЕК.
– Медальон, – проворчал оценщик. – Медальоны сейчас никто не покупает… тем более с вензелем…
Он протянул руку, нажал широким плоским ногтем, откинув крышечку медальона. Внутри находился портрет на эмали – очаровательная дама в открытом бальном платье…
– Это моя бабушка, – сообщила старушка, кокетливо поправив шляпку. – Не правда ли, мы очень похожи?
– Кому нужна ваша бабушка? – проскрипел оценщик, захлопывая крышку. – Чужая бабушка никому не нужна!
Он вставил в глаз увеличительное стекло, осмотрел медальон с обратной стороны и поднял взгляд на посетительницу.
– Это семейная реликвия, – вздохнула старушка. – Я ни за что не продала бы медальон, но внучка покупает квартиру… вы понимаете… очень нужны деньги…
– Я все понимаю! – отозвался оценщик, подбрасывая медальон на ладони. – Две тысячи!
– Сколько? – Старушка приподняла вуаль и растерянно уставилась на мужчину, потом перевела взгляд на медальон, словно увидела его в первый раз. – Сколько вы сказали?
– Я сказал – две тысячи!
– Побойтесь бога! – воскликнула старушка, всплеснув руками. – Да здесь одни бриллианты…
– Это не бриллианты, – оценщик пренебрежительно отбросил медальон на стол. – Это мелкие осколки! Сейчас на такие изделия совершенно нет спроса! В общем, я вам назвал цену, не хотите – покиньте кабинет! У нас не благотворительная организация, а коммерческая фирма!
– Безобразие! – пробормотала старушка, поднимаясь. Она спрятала медальон в футляр, футляр положила в сумочку и заковыляла к выходу, что-то бормоча под нос.
Оценщик проводил ее взглядом, достал из кармана мобильный телефон и что-то вполголоса сообщил. Только после этого громко выкрикнул:
– Следующий!
Старушка в трауре вышла на крыльцо комиссионного магазина, огляделась по сторонам и медленно двинулась к троллейбусной остановке. Но не успела она сделать и десяти шагов, как к ней подошел невысокий, худенький, чрезвычайно благообразный старичок в несколько поношенном, но очень аккуратном черном костюме, с черным же галстуком. Костюм слегка лоснился на локтях, но голубые глаза старичка сияли честностью и бескорыстной любовью к ближнему.
Подхватив старушку под локоток, он проговорил со старомодной галантностью:
– Пардон, мадам, вы чем-то огорчены? Может быть, я могу вам помочь?
– Я огорчена человеческой подлостью! – сообщила старушка, окинув незнакомца взглядом, – подлостью и черствостью! Я принесла в этот магазин, – она кивнула в сторону комиссионки. – Принесла одну старинную вещь, семейную реликвию… я ни за что не рассталась бы с ней, если бы не стесненные обстоятельства… и вы не представляете, сколько они за нее предложили! Две тысячи!
– Две тысячи? – деловито переспросил старичок. – А что за вещь?
– Золотой медальон, старинный… с бриллиантовым вензелем! И с портретом моей бабушки. Представляете, он сказал, что на медальоны сейчас нет спроса!
– Да, на медальоны спроса действительно нет… – старичок пригорюнился. – А знаете что? – Его голубенькие глазки засияли, как будто он нашел неожиданное решение проблемы. – Давайте я взгляну на ваш медальон! Может быть, я куплю его… просто чтобы выручить вас! Я не могу спокойно смотреть, как страдает интеллигентная дама!
– Да что вы? – Старушка сложила руки. – Право, мне неудобно… но как же… не можем же мы прямо на улице…
– Зачем на улице? – старичок показал на дверь небольшого кафетерия. – Мы можем зайти сюда… кажется, здесь довольно тихо, и нам никто не помешает…
В кафетерии действительно было тихо и пусто. Единственная официантка скучала под глянцевым постером с портретом Филиппа Киркорова. При виде старичка она оживилась: он неплохо приплачивал ей за невмешательство в свои дела.
Устроившись за угловым столиком, отгороженным от зала искусственной пальмой с пыльными сероватыми листьями, старичок заказал две чашки кофе, дождался, пока официантка принесет заказ, и только тогда обратился к своей спутнице:
– Ну, дорогая моя, покажите, что у вас за медальон!
Старушка выложила «семейную реликвию» на стол и уставилась на покупателя в немом ожидании.
Тот внимательно оглядел вещицу, воспользовавшись складной лупой, поковырял камешки вензеля, откинул крышку.
Увидев внутри портрет, восхищенно заахал.
– Как вы на нее похожи! Вы говорите, это ваша бабушка? Просто одно лицо! Какие благородные черты!
Старушка приосанилась и кокетливым жестом поправила шляпку. Покупатель поднял на нее проникновенные голубые глазки и сказал с придыханием:
– Преле-естная вещица! Просто преле-естная! Сколько, вы говорите, вам за нее предложили?
– Две тысячи, – выдохнула старушка, брезгливо поморщившись.
– Безобразие! – Голубые глазки запылали от возмущения. – Да как он посмел! Это просто возмутительно! За такой прекрасный медальон – две тысячи! Нет, я вам заплачу за него две с половиной! Даже три тысячи! Даже… из уважения к вам… три с половиной!
– Три с половиной? – растерянно переспросила старушка. – Честно говоря, я думала… думала, что он стоит больше…