– Не нашли его среди публики потом?
– Куда там! Понабежала охрана, всех нас как свидетелей опросили наскоро, потом посетителей отпустили, а со мной уже Легов стал разговаривать – ну, про это вы знаете. Только того мужчины среди посетителей уже не было.
– А как он выглядел? – сам не зная зачем, продолжал спрашивать Старыгин.
– Прилично, – твердо ответила служительница, – средних лет, с бородкой, одет аккуратно, во что-то красное – не то свитер, не то куртка… не помню. Наверное решил уйти, чтобы потом на допросы не таскали, вот и отдал мне бумагу эту.
– А вы?
– А я так на Легова рассердилась, что вначале про бумажку эту и забыла совсем! – призналась Лидия Александровна. – А потом уж вернулась, можно, говорю? А он как рявкнет – не мешайте работать! Не видите – я занят! Вы, говорит, не одна у меня на очереди! Ну, я и пошла себе. А потом как раз это случилось, та женщина из окна выбросилась… Ну ясно, ненормальная… Я и думаю, что какая теперь разница? Ну, зарисовала эта сумасшедшая схему себе на бумажке, кто знает, что у таких в голове творится? Все равно ведь ее уж нет на свете? И картину, кажется, не сильно повредили. А к Легову больше ни за что не пойду, мне уже и так хватило! Он теперь злющий такой – еще бы, неприятности будут, не уследил…
– Ну ладно, я этот рисуночек возьму, мало ли, пригодится… – пробормотал Старыгин, свертывая бумагу.
– Попрошусь в какой-нибудь зал поспокойнее, – горестно вздохнула Лидия Александровна, – сил больше нету. В мои-то годы такие переживания!
Она была уже в том возрасте, когда женщина, вспоминая о годах, не ждет немедленных многословных уверений в том, что она еще достаточно молода и прекрасно выглядит, посему Дмитрий Алексеевич поскорее распрощался.
Однако странный рисунок не давал ему покоя. Хорошо бы, конечно, побеседовать с Леговым, узнать, что говорила та сумасшедшая перед смертью, возможно, это прояснит кое-что. В одном Старыгин был уверен – это вовсе не она сделала рисунок. У преступницы при жизни явно были проблемы с психикой – неуравновешенность, неумение сосредоточиться, мысли расплываются, руки трясутся… Здесь же чувствовалась твердая рука профессионала.
Запищал мобильный телефон – это Старыгина искала секретарь замдиректора Эрмитажа.
В кабинете он застал неугомонную Агнессу Игоревну. В уголке тихонько пристроился Крестовоздвиженский.
– Дмитрий Алексеевич, – немного помолчав, обратился к нему замдиректора, крупный, необыкновенно полный мужчина, – мы вот тут посоветовались…
Чувствовалось, что слова даются ему с трудом. Старыгин сразу же заподозрил неладное. Когда начальство мнется и вздыхает, ничего хорошего не жди! Либо поручат какую-нибудь срочную, муторную работу, либо ушлют в такую глубинку, что и телефонной связи там нету.
– Просто не знаю, как начать! – рассердился замдиректора. – Агнесса Игоревна, вечно вы меня втягиваете в авантюры!
– Дмитрий Алексеевич, голубчик! – Агнесса отмахнулась от начальства и ринулась в атаку. – Дорогой вы мой! Поезжайте в Чехию!
– Да что я там потерял? – От неожиданности Старыгин высказался не слишком вежливо.
– Не вы, а мы! – пылко воскликнула Агнесса. – Мы все потеряли! Картину Рембрандта!
– Ну-у, – Старыгин отвернулся и махнул рукой.
– Дима, я ведь серьезно. Ведь у вас еще виза действует, с тех пор как вы в Прагу ездили на конгресс, так? А я уже звонила Мирославу Пеште, он готов вас принять. Хотя вам, в общем-то, к нему и не надо, потому что Пешта обещал познакомить вас с доктором Абстом, это как раз тот человек, кто хорошо знаком с русским коллекционером, который приобрел ту голландскую картину. Дима, ну, пока суд да дело, вы бы разузнали кое-что приватно, а?
– Но позвольте, ведь будет официальное расследование, я-то тут при чем?
– А при том, что в прошлом году… – запальчиво начала Агнесса Игоревна, но ее прервал замдиректора:
– Успокойтесь, и хватит бесполезных разговоров! Мы не можем никого заставлять! И вообще, идея эта была неверной! Пускай все идет своим чередом – завтра приедет представитель страховой компании, они будут проводить расследование, а вы…
– А у меня вообще отпуск! – брякнул Старыгин.
– Просто сердце разрывается! – вздохнула Агнесса Игоревна. – Видно, пропала картина совсем. Какой позор для музея!
Поднявшись в мансарду, Черный Человек толкнул дверь мастерской и вошел внутрь.
Мейстер Рембрандт с мрачным лицом стоял перед огромным полотном и, прикрыв ладонью левый глаз, смотрел на фигуру в левом углу. Ученик, молодой Ламберт ван Домер, растирал краски.
– Здесь не хватает черного! – проговорил посетитель вместо приветствия.
– Вы думаете? – Рембрандт покосился на него. – А на мой взгляд, эта сторона и без того темновата!
– Попомните мое слово – со временем эта картина станет куда темнее! Гораздо темнее, словно дело происходит глубокой ночью. Впрочем, я пришел не для дискуссии о колорите вашей картины.
– Да? – язвительно осведомился Рембрандт. – А для чего же? Все, что вы говорили мне в прошлые свои визиты, было, прямо скажем, не слишком разумно!
– Каждый судит в меру своего разума. Попросите вашего ученика на какое-то время покинуть нас…
– Зачем это? – Рембрандт подозрительно окинул фигуру гостя. – У меня нет от него тайн!
– Вы ошибаетесь, – Черный Человек усмехнулся. – Вы что – рассказываете молодому ван Домеру и о ваших делишках с иностранными торговцами, которым тайно сбываете кое-какие работы, чтобы деньги не попали к вашим кредиторам?
– Ламберт, выйди! – торопливо проговорил художник. – Пойди к Гертджи, может быть, ей нужна помощь!
– Ей, безусловно, нужна помощь! – подхватил гость. – Правда, я думаю, что гораздо охотнее она приняла бы вашу помощь, а не молодого господина ван Домера…
Едва дверь мансарды захлопнулась за учеником, Рембрандт повернулся к гостю:
– Откуда вы прознали про те картины? Чего вы от меня хотите – денег?
– Нет! – Черный Человек усмехнулся одними губами. – Деньги мне не нужны! В отличие от вас. Ведь у вас, мейстер ван Рейн, большие долги, не правда ли? И за дом выплачено меньше половины цены… так что невинную шутку с иностранными покупателями вполне можно понять. Понять и простить.
– Что вам нужно? – повторил художник.
– Я ведь вам уже говорил… для начала мне нужно, чтобы вы поместили мое лицо на этой картине. – Он подошел к групповому портрету роты амстердамских стрелков, прищурился и показал в самую середину холста: – Допустим, где-нибудь здесь!
– Почему вы не пришли пораньше? – поморщился Рембрандт. – На начальном периоде я легко вписал бы вас в композицию. И взял бы недорого – те же сто гульденов, что с остальных…
– Господа стрелки не считают, что сто гульденов – это такие уж маленькие деньги! – усмехнулся Черный Человек. – Они думают, что могли бы за свои гульдены получить нечто большее.
– Они ничего не понимают! – Рембрандт вспыхнул и отошел к окну. – Это будет прекрасная картина, каких еще не бывало!
– Я же не спорю с вами, – примирительным тоном проговорил посетитель. – И я готов заплатить куда больше, чем господа стрелки. Что вы скажете, например, о пяти сотнях? А раньше прийти к вам я не мог, я был занят… в очень далеких краях.
– Пятьсот гульденов? – Художник оживился и внимательно пригляделся к заказчику. – Что ж, за пятьсот гульденов я мог бы несколько переменить композицию…
Произнеся эти слова, он неожиданно растерялся.
Лицо заказчика было каким-то странным. Он, опытнейший и прекраснейший портретист, неожиданно понял, что не может ухватить его черты. Они были какими-то ускользающими, неуловимыми. Казалось, у этого человека вовсе нет лица или, наоборот, у него сотни, тысячи лиц, ежесекундно меняющихся, приходящих на смену одно другому. При этом лицо странного посетителя не было живым, подвижным… наоборот, оно казалось в иные минуты застывшей мертвой маской.
– Не беспокойтесь о внешнем сходстве, мейстер ван Рейн, – успокоил его заказчик, как будто прочел мысли художника. – Оно проявится само, так или иначе. Больше того, вы можете поместить меня в тени, за спинами у других персонажей, так чтобы виден был один глаз или небольшая часть лица…