Она не пожелала рассказать, кто или что заставило ее изрезать картину, но, умирая, из последних сил нарисовала собственной кровью таинственный знак, который может привести к разгадке. Причем узнать этот знак мог только человек сведущий. Вот именно, вряд ли тот же Легов с ходу определил бы, что это такое. Сейчас дело о самоубийстве неизвестной уже передали милиции, возможно, там и заинтересуются знаком. И обратятся к специалистам. Хотя, скорее всего, не обратят на него внимания. Но во всяком случае пройдет довольно много времени, пока все разъяснится. Сейчас нужно решить, что делать с тем листком, который передала ему Лидия Александровна.
Старыгин представил, как он долго и упорно выясняет, к кому ему обратиться в милиции, потом пытается объяснить следователю, что такое карты Таро и как они связаны с картиной Рембрандта.
– Интересно, – сказал он вслух, – как я сумею это сделать, если и сам не понимаю…
В самом деле, получается не слишком понятная история. Какой-то неизвестный передал служительнице бумажку с номерами и сказал, что видел, как она выпала из кармана преступницы. Сам же тотчас исчез. Следователь не посчитает это заслуживающим внимания доказательством и будет прав. Ведь только Старыгину очевидна связь, он чувствует это интуитивно. И еще он знает, что теперь не будет ему покоя, пока он не разберется в этой истории.
«Очевидно, что среди моих предков были авантюристы и искатели приключений, – думал он с усмешкой. – Возможно, даже пираты и конкистадоры. Иначе каким образом я, человек спокойной, кабинетной, можно сказать сидячей профессии, умудряюсь попадать во всевозможные переделки?»
Пока что у него было две возможности: забыть про листок с номерами и символ, нарисованный кровью, сдать кота Василия на попечение соседки и уехать куда-нибудь в теплые страны. Или сказать всем, что уехал, а самому отключить телефон и проводить время в обществе книг и того же Василия. Второй вариант гораздо заманчивее… Но Старыгин знал уже, что он выберет вариант номер три.
Он поедет в Прагу – город необычайной красоты, город, где в самом воздухе разлит аромат тайны и приключения, город, где в свое время император Рудольф собрал со всей Европы множество колдунов и алхимиков. Император покровительствовал им, так как хотел получить рецепт изготовления золота. Из свинца или из ртути, он был согласен на все, потому что постоянно нуждался в золоте.
Именно в Праге находится знаменитая Староновая синагога, построенная в XIII веке, а ведь слово «Тарок», или «Тарот», означает то же, что и еврейское «Тора» – закон. Не случайно в колоде Таро двадцать две карты – ровно столько, сколько букв в еврейском алфавите.
И наконец, именно там побывал «Ночной дозор», перед тем как попасть в Эрмитаж, и именно в Чехии находился холст, на котором выполнили подделку.
Старыгин аккуратно собрал свои бумаги, запер дверь кабинета и направился к выходу. Он принял решение.
Лестница, ведущая на мансарду, заскрипела под тяжелыми шагами.
Гертджи Диркс снова почувствовала неприятное сердцебиение и сухость во рту, по которым поняла, что тот человек в черном возвращается, переговорив с мейстером Рембрандтом.
Действительно, он появился в холле, как всегда улыбаясь одними губами.
– Вот что, красавица, – проговорил он, поравнявшись с Гертджи и снова ухватив ее за подбородок. – Я тебе, пожалуй, помогу.
– Не понимаю, о чем вы, минхейр… – прошептала Гертджи, холодея от страха и от смутного предчувствия.
– Отлично понимаешь! – ответил тот и приблизил узкие, неприятно красные губы к самому уху Гертджи. – Она может еще очень долго проболеть! Может быть, год или даже больше! Неужели ты так и будешь ждать?
– Я не хочу вас слушать, минхейр… – едва слышно говорила женщина, пытаясь отстраниться, убежать, спрятаться от этого страшного человека, но руки и ноги не слушались ее, и она не сдвинулась с места.
– Ты видела, какие драгоценности лежат в ее перламутровой шкатулке? Видела, какой там чудесный розовый жемчуг?
– Не хочу слушать! – проговорила она куда громче и хотела заткнуть уши, но не смогла поднять рук.
– А ведь твоя молодость проходит! – продолжал тот, и его блеклые глаза смотрели в самую душу несчастной женщины. – Долго ли еще ты будешь молодой и красивой?
– Я не слушаю, не слушаю… – бормотала Гертджи, как молитву или заклинание. – Я не слушаю и ничего не понимаю!
– Слушаешь и понимаешь! – холодно отрезал Черный Человек. – И очень хорошо запомнишь мои слова. Ты пойдешь на Нийстраат, возле зеленного рынка, и спросишь там старую Кэтлин. Она тебе поможет. Она знает, что нужно делать в таких прискорбных случаях.
Гертджи попыталась перекреститься, но Черный Человек так зыркнул на нее, что рука снова бессильно повисла вдоль тела.
Он резко отстранился от Гертджи, и она едва не упала, как платье, из-под которого выдернули деревянную портновскую подставку.
Черный Человек еще раз взглянул на нее – холодно, внимательно, пристально, как на случайно залетевшее в дом насекомое, и улыбнулся – как всегда, одними губами.
– До свиданья, красавица! – промолвил он и направился к двери. – Так запомни – старая Кэтлин!
Когда полчаса спустя мейстер Рембрандт спустился из своей мастерской, Гертджи стояла в дверях, застегивая коричневый суконный влигер, отороченный недорогим куньим мехом.
– Куда ты собралась? – без особого интереса осведомился хозяин.
– На зеленной рынок, – проговорила Гертджи, подхватив корзинку. – Зеленщик не принес майорана и базилика.
На табло зажглась надпись «Пристегнуть ремни, не курить». Соседка отложила журнал и взглянула на Дмитрия.
– Простите, вы не могли бы поменяться со мной местами? Боюсь, что голова закружится, если буду смотреть в окно…
«Сразу не могла сказать», – раздраженно подумал Старыгин.
Он устал, уже два дня почти не спал и беспрерывно нервничал. Кроме того, он не успел толком позавтракать и теперь мучился голодом. Однако сделал над собой усилие и любезно улыбнулся соседке, поглядев на нее внимательнее. Была она белокура и румяна, кожа того фарфорового белого оттенка, какой любили изображать голландские художники. Она чуть склонила голову, ожидая ответа, и Старыгину вдруг увиделось нечто знакомое в этой белокожести и пухлых щеках.
Однако, пока она неторопливо выплывала в проход, долго искала что-то в дорожной сумке, потом укладывала ее наверх, наваждение прошло. Дама оказалась не первой молодости, а может, просто слишком полна.
«Обычная белобрысая тетеха, – снова впадая в раздражение, подумал Дмитрий Алексеевич. – Небось будет весь полет с разговорами лезть, поспать не даст».
Старыгин пристегнул ремень и отвернулся к окну. Самолет оторвался от земли и набирал высоту. На душе было тревожно.
Он краем глаза поглядел на женщину в соседнем кресле. Она читала глянцевый рекламный журнал. И – что это? Он не поверил своим глазам. С журнальной страницы на него смотрела та же самая картина, о которой он думал третий день без перерыва. Ну да, разумеется, «Ночной дозор» Рембрандта!
Он придвинулся немного ближе и вытянул шею, чтобы заглянуть соседке через плечо. Прямо перед глазами оказалось аккуратное розовое ушко и белая шея, уходящая за воротник шелковой блузки. Пахнуло свежими духами – что-то весеннее. Мелькнула мысль, что женщина все же довольно молода – просто полна не в меру, оттого движения медленны и тяжеловаты.
И где же все-таки он видел это лицо?
Соседка с удивлением покосилась на него и сделала попытку отодвинуться, которая ей, впрочем, не удалась – не в проход же выезжать! Старыгин опомнился и извинился, потом схватил точно такой же журнал и торопливо нашел нужную страницу.
И ничего странного, никакой мистики, просто сообщают о выставке одной картины в Эрмитаже, которая открылась третьего дня. Открыли на свою голову!