Барбаросса прорычал:
– Нам всем жаждется оставаться только рыцарями. Однако… во имя счастья подданных мы ведь переступили… некую черту? И пусть запятнали свои имена в глазах обывателей, что ничего не понимают, но судят обо всем, но мы… терпим и работаем для их, сволочей, благополучия?
– Это мы, – буркнул Найтингейл, – мы уже битые, тертые, понявшие… А он еще вьюнош с чистым сердцем, хоть и старается казаться понявшим все, грязным и циничным.
– Потому, – произнес Херлуф с циничной усмешкой, – мне кажется, я выражу общее мнение, когда предложу просьбу о войне с этим Мунтвигом… так его зовут?.. оставить без ответа… в его же интересах. В интересах нашего друга принца Ричарда, а не Мунтвига, конечно. У каждого из нас свое королевство, которое охраняем и бережем, а это первая заповедь государя. Благо наших граждан должно быть для государя выше, чем жажда прославить свое имя в веках.
Слуги внесли на подносе жареное мясо, Барбаросса скривил рожу, остальные лишь скользнули хмурыми взглядами. На королевское угощение все-таки полагается подавать хотя бы целиком зажаренного вепря, оленя или быка, а тут всего лишь тонкие ломтики мяса.
Я сказал виновато:
– У нас не пир, а деловое совещание, потому просто перекус… да и надо заесть вино.
Барбаросса отмахнулся.
– Ладно, попируем позже.
Он небрежно взял ломоть мяса и отправил в пасть. Мне показалось, что даже не разжевал, а проглотил, как гигантская утка. Хотя да, мясо настолько нежное, что жевать стоит только для удовольствия, а так само тает во рту.
Найтингейл, ободренный опытом с прекрасным вином, взял тоже ломтик, но едва составленный умелыми дизайнерами аромат шибанул в ноздри, проглотил едва ли не быстрее, чем Барбаросса.
Херлуф, поглядывая на обоих с улыбкой, брал мясо спокойно и с королевским достоинством, не столько ел, как смаковал, наслаждался, а когда встретился со мной взглядом, кивнул с полным одобрением.
– Прекрасная кухня, – сказал он. – Уверен, Его Величество Кейдан тоже доволен, что его запасы все еще украшают столы королевского дворца!
Кейдан чуть наклонил голову, но смолчал.
Барбаросса пожирал мясо, хватая сразу по несколько ломтиков и запихивая пятерней в огромный рот, но, когда слуги принесли еще и еще, сдался и только посмотрел грустными глазами на лакомства, что пропадут теперь, не съеденные им лично.
– Скажу честно, – рыкнул он утомленно, – когда ты явился с безумной идеей напасть сообща на Гиллеберда, я решил помочь только потому… гм… что ты когда-то оказал мне очень важную услугу, а я такое не забываю. Я, честно говоря, даже не думал, что мы с такой легкостью справимся, все-таки у Гиллеберда была лучшая в регионе армия, но ты всех обхитрил, нас с Найтингейлом тоже.
Найтингейл улыбнулся, кивнул.
– Да, бойкий у нас родственник.
Барбаросса посмотрел на него в удивлении:
– Родственник?.. Ах да, он же теперь твой полузять, ха-ха!..
Найтингейл ответил с достоинством:
– Я не сказал бы, что это худший из зятей.
– Еще бы, – сказал Барбаросса с тяжелым сарказмом, – это же надо суметь продать дочь дважды! Я бы голову разбил о стену, но не додумался бы. Всегда считал, что такими хитрыми могут быть только сенмаринцы…
Все посмотрели на Кейдана, что за все время обсуждения не проронил ни слова. Сейчас, когда все умолкли и только втихую зыркают друг на друга, не зная, что добавить и нужно ли, когда все сказано ясно и четко, он пошевелился и сказал несколько манерным голосом:
– Эту реакцию следовало ожидать. Она мне понятна, возражений не вызывает, потому скажу о другом. Несмотря на все разумные слова достойных великих и мудрых королей, мы все же предполагаем, что принц Ричард отправится Мунтвигу навстречу, несмотря на все наши предостережения.
– С голыми руками, – буркнул Барбаросса.
– С теми войсками, – уточнил Кейдан с королевским величием, – которые удастся собрать, пусть даже их будет горстка. А нам стоит подумать, как поступим мы.
Найтингейл сказал завистливо:
– А что вам-то думать? Сен-Мари за Большим и даже очень Большим Хребтом!
– Если Мунтвиг, – ответил Кейдан, – сокрушив все, подойдет к хребту, то самое меньшее, что он сделает, – перережет единственный торговый путь между королевствами Сен-Мари, Вестготией и остальным севером.
Барбаросса буркнул язвительно:
– Будете торговать и с Мунтвигом, какая разница?
– Будем, – согласился Кейдан, даже не попытавшись отказываться, – однако Мунтвиг не прекратит пытаться ворваться в наше королевство и предать здесь все огню, а это… нас будет тревожить, если сказать мягко. Потому следует продумать, чем же все-таки помочь этому… принцу.
Я не поверил своим ушам, только никто из королей почему-то не удивился, а Кейдан продолжил:
– Нам важно, чтобы этот принц там на дальних рубежах как можно больше обескровил Мунтвига. И когда сам погибнет, та сволочь с Севера подойдет к нашим границам уже ослабленным. Или вообще не рискнет.
Барбаросса хмыкнул:
– Ваше желание удержать Тоннель в нашей власти понятно. Я берусь ввести войска в Армландию и перекрыть доступ на эту сторону.
– Я помогу, – сказал Найтингейл. – Ну, чем смогу.
Херлуф сказал ехидно:
– А вы поможете как? Подгребете под себя Ламбертинию?
Найтингейл кивнул в сторону Барбароссы:
– Он подгребет ее с такой скоростью, что не успеешь сказать «мама».
Я натянуто улыбался, дескать, шутят, понимаю, хотя на душе становится все холоднее. Это не шутки, все так и будет. Мне трудно было удерживать все в моих руках даже без внешней угрозы, а теперь так и вовсе все рассыплется. А такие лакомые куски да не подобрать…
Тревожная обстановка во дворце начала нарастать с момента срочного отъезда герцога Готфрида, а после появления гонца с вестью о Мунтвиге стало по-настоящему неспокойно и неуютно.
Вельможные лорды, собравшиеся на выборы короля, сбиваются в группки, шепчутся, оглядываясь на других, и обрывают разговоры, когда к ним кто-то подходит.
Я увидел, как в дальнем зале блеснуло золото пышных волос, там в кругу мужчин женщина с прямой гордой спиной и тонкой талией в длинном зеленом платье до полу. Она как ощутила мой взгляд и повернулась, крепкая, с хорошо развитыми плечами, яркий румянец на молодом лице, блестящие глаза и пухлые спелые губы. Леди Элинор.
Она с небрежностью оставила рыцарей, расточающих ей комплименты. Я молча ждал и невольно любовался ее спелой молодостью и спортивной упругостью ее фигуры, туго натянутой кожи на лице, где ни намека на морщинки, даже мельчайших, и общей чистотой и свежестью ее облика.
Издали она чарующе улыбнулась, но, когда приблизилась, лицо стало строгим и озабоченно деловым.
– Рич, что теперь?
– Не знаю, – ответил я сердито. – Почему герцог не мог подождать до выборов?
Она без всякого перехода превратилась в разъяренную тигрицу, защищающего малолетнего тигренка:
– Не смей, для него орден Марешаля – самое главное в жизни!
– Два сапога пара, – сказал я горько. – Оба за идею зарежете.
– За идею?
– За любимое дело, – уточнил я. – Дождемся результатов голосования. Я все еще рассчитываю на победу герцога, но если стрясется небывалое…
Она вздохнула.
– Ты так привык к победам? Ричард, даже у тебя не все может идти гладко.
– Мы все просчитали верно, – возразил я, – и готовились долго. Может быть, слишком долго. Это говорит о моей тщательности и осторожности!
– Я дождусь выборов, – ответила она, – однако что-то мне очень неспокойно.
– Берегите Дженни, – сказал я неуклюже. – Как там Родриго?
– Растет, – ответила она с некоторым безразличием, и я понял причину такого резкого поворота от прежнего обожания, теперь всем на свете для нее стал герцог Готфрид, а бедный любимец Родриго, чьи капризы всегда удовлетворялись, впервые столкнулся с тем, что называют воспитанием мужчины. – Скоро его из пажей можно будет в оруженосцы.