Единственное, что оправдывает его существование в мире – это его искусство. Но это оправдывает его в глазах других людей. В его же собственных он не находит себе оправданий и в искусстве. Потому что он-то знает, что искусство ему не принадлежит. Подлинный художник знает, что он раб этого искусства. Раб, рвущийся к Богу, который, наделив художника искусством, рабом его и сделал.
Только надежда на людей и любовь к человеку удерживают настоящего художника в этой жизни и дают ему силы творить, то есть оставаться художником. Как только эти надежды и любовь иссякают – художник умирает. Точнее, искусство умирает в художнике. Именно поэтому настоящий художник всегда подлинно современен. Он любит и надеется на своего современника. Он живёт со своими соотечественниками и современниками одной жизнью. Утратив эту способность, он лишается своей сути.
Исключительно по этой причине, то есть по причине утраты надежды и любви к своему современнику, мы видим так много злобных и безумных старцев, некогда бывших дивными создателями настоящего искусства.
Искусство, находящееся внутри человека-художника, создаёт в нём непреодолимое чувство долга. Это долг – создавать искусство, воплощать его, передавать его другим людям в том или ином виде, в виде живописи, литературы, кино…
Художник всегда переживает это чувство. Всегда! Есть в нём замысел нового произведения или нет. Всё равно! Когда его нет, он переживает, что его нет, и страдает. Когда замысел есть, он переживает, стараясь выразить его максимально точно. Когда замысел воплощён, художник снова страдает от того, что опять нет замысла, а воплощение предыдущего было несовершенным.
Подлинный художник живёт в отсутствии результата. Он не может признать результатом ни одно какое-то своё произведение, ни совокупность таковых. Все его книги, фильмы, картины, симфонии – это только вешки его пути. Пути, который им же очень часто, почти постоянно, подвергается мучительному сомнению как ошибочный или тупиковый.
Художник, настоящий художник, находится в процессе непрерывных переживаний, поскольку живёт вне результата. По этой причине его образ жизни, а вместе с ним и он сам, так непонятны и неудобны обществу, в котором главной целью является результат.
Однако само присутствие художников в обществе и сам высочайший уровень их переживаний, главным образом выраженный их искусством, вносит в общество сомнение в том, что результат – это единственная ценность, к которой нужно стремиться, не отвлекаясь на переживания как на что-то мешающее и лишнее. И хоть мы видим стремительное низведение фигуры и значения художника в современном обществе до периферийных областей, жизни, означенного обществом, всё же художники неутомимо прорываются к своим современникам, создают возможность встречи с искусством и предоставляют её людям.
Если же такая встреча случается, люди, не утратившие способности и возможности переживать, как раз и переживают то, что не будет отражено ни в биографии, ни в автобиографии. Они переживут то непостижимое, иррациональное, но сильное, чему нет места на пути в поиске результата… То, чему придуманы такие названия, как любовь, надежда, дружба, печаль, счастье в конце концов… То, что наполнит жизнь как процесс единственным и неповторимым смыслом – то есть самой жизнью во всей её непостижимости… Или можно ещё сказать – Богом. Богом в себе самом. Ибо подлинное искусство всегда не про художника, всегда не про автора, но постоянно про человека, всегда про жизнь.
Настоящий художник даже не сможет написать или снять что-то автобиографическое. Он, используя свою собственную биографию, всегда создаст произведение искусства. То есть произведение про всех, то есть про каждого, то есть про человека.
Всё выше мною сказанное можно сформулировать короче: чем больше в жизни человека было подлинных переживаний, тем богаче и ярче его жизнь. Встреча человека с искусством, умение и способность сопереживать, чувствовать искусство, обогащает жизнь, насыщает её, делает её настоящей, нефиктивной. Но, несмотря на то что ценность таких переживаний и таинственна, всё же она открывается тем, кто способен воспринимать и ценить искусство как важнейшую и жизненно необходимую составляющую своего бытия.
Художник же, создающий искусство, живёт в постоянном, непрерывном переживании. Переживание и есть суть его биографии…
Письмо второе
Подлинный художник, настоящий художник, всегда гениален. В этом смысле я отождествляю подлинность и гениальность.
Подлинность не имеет изъянов, подлинность цельна, однородна и совершенна, как кристалл. Таков и гений. Я имею в виду гений, направленный на создание искусства. (Гении есть и среди учёных, врачей, философов. Гениями умудрялись называть политиков и военных. Даже злодеев.)
Гений всегда предан искусству, сознавая, что он на искусство обречён, как призванный к служению воин. Любое отступление гения от искусства понимается всеми, а главное, им самим как предательство, как дезертирство. А служение искусству – это всегда сражение и борьба. Это беспрерывный бой со всем, что мешает искусству. То есть это борьба со всем, что есть в подлинном художнике человеческого. Это борьба невыносимо трудна, потому что художник всегда и прежде всего – человек. А человеческое постоянно мешает искусству в художнике.
Но именно человеческое и не отрывает гения от людей, жизни, общества, сообщая художнику потребность в высказывании в виде произведения того или иного искусства. Человеческое в гении позволяет ему создавать произведения, которые могут быть восприняты другим человеком, произведения, которые могут быть поняты людьми. И не просто людьми, но современными художнику.
Утративший потребность быть понятным людям, лишившийся необходимости высказывания гений уходит в те сферы существования духа и разума, в которых ему никто не нужен. Потеряв же необходимость в других людях, гений и сам теряет человеческие признаки. Он, в сущности, перестаёт быть человеком. То, что тогда происходит в его сознании и душе, остаётся не известным никому. Теряя интерес к человеку, теряя веру в человека, художник теряет человека в себе и перестаёт быть художником, уходя в высшие, как ему кажется, сферы и пространства.
Но пока гений – художник, он прежде всего – человек.
Он слишком человек!
В смысле не сверхчеловек, а в смысле слишком земной. Он из плоти и крови. Он живое и конкретное существо, деятельность и переживания которого всё время как бы противоречат этой конкретике. Художник неуёмен в своих переживаниях, хотя и является человеком, для которого переживания иррациональны, неудобны и мешают нормальной социальной человеческой жизни. Поэтому художник чаще всего слышит: успокойся, остановись, отдохни. Да он бы, как человек, и остановился бы, с радостью! Он отдохнул бы. Вот только он не умеет этого делать. Он не знает, как можно отдохнуть. Не знает, как можно прервать переживания в себе.
Художник не знает, кем он будет без переживаний. Ещё он боится, что ему может понравиться жить без переживаний и стать просто ремесленником, который сумеет комфортно прожить, продолжая изображать из себя художника, то есть продолжая сочинять книги или фильмы, пользуясь наработанными навыками и опираясь на привычку что-то сочинять и писать.
Подлинный художник слишком много видит примеров такого ремесленнического существования. Художники видят, что ремесленники благополучны, успешны и безмятежны. Но такие примеры видятся художнику как самые страшные и неприемлемые. В них настоящий художник видит непростительное предательство самих основ искусства как служения. Для подлинного художника ремесленничество страшнее смерти и позорнее предательства.