Посмотрев на часы, он направился к дому. Каждый шаг давался ему с трудом. До ранения – которое могло стоить ему потери ноги – он преодолел бы крутой склон между апельсиновыми и лимонными деревьями без труда.
Он шел по неровной дороге и с неудовольствием отмечал, как все заросло. Если бы была жива мать, то она расплакалась бы, увидев такое запустение. Наверное, и хорошо, что он лишился ее в детстве и она не увидит, как он калекой возвращается домой. Ему всего тридцать три, а вид у него далеко не блестящий. И ферма выглядит так же. Но он все изменит, с согласия отца или без оного.
Он доковылял до боковой двери, ведущей в дом, вытащил связку ключей, открыл замок и вошел.
Он вернулся на ферму, на свою землю обетованную.
Первое, что бросилось в глаза, – это отсутствие пыли. Он платил местной жительнице за то, чтобы она время от времени убиралась в доме, и был рад, что она это делала. Он с облегчением опустил вещевой мешок на выложенный плиткой пол на кухне. Казалось, мешок весит тонну, не меньше. Хромая, он прошел по коридору мимо гостиной. Ему не нужно зажигать свет, чтобы найти свою спальню. Все на своих местах, как будто открылся отсек и он попал в другое время.
Он подошел к окну и раскрыл ставни. Лунный свет проник в комнату и осветил двуспальную кровать без постельного белья и покрывала. Потом распахнул окно, впустив свежий воздух. Пока он стоял, вдыхая сладкий аромат фруктов и цветов, боль в ноге усилилась. Пластина, которой хирург скрепил сломанную бедренную кость, причиняла ему боль, когда он уставал. Ему необходимо болеутоляющее и долгий сон.
Diavolo! Переход от машины до дома оставил его почти без сил, но придется вернуться на кухню.
Он вспомнил, что где-то в шкафу среди любимых вещей должна быть дедова трость. Дед со стороны матери лишился ноги до колена, и ему потом сделали протез.
Лукка порылся внутри шкафа и обнаружил трость. Вот уж не думал, что настанет день, когда она ему пригодится. Grazie a Dio, что он не потерял ноги.
Опираясь на фамильную реликвию, он вернулся на кухню, где оставил свой вещевой мешок, открыл пузырек с таблетками, сунул таблетку в рот, открыл кран и, нагнувшись над раковиной, запил водой. Вода была очень вкусная.
Теперь остается только принять ванную, а потом – провалиться в благодатный сон.
Он тяжело оперся на трость. Еще несколько шагов и… И в ту же секунду трость скользнула по плиткам пола под его весом, и он рухнул вниз.
Тяжелый глухой звук раздался в коридоре, затем послышался крик вперемешку с неразборчивыми ругательствами на итальянском. Аннабел рывком села на кровати. Кто-то – мужчина – в доме, и он упал. Это не мог быть Гвилио. Он бы позвонил, если почему-либо собрался приехать. Может, это сторож, о котором Гвилио забыл ее предупредить?
Сердце бешено колотилось где-то в горле. Аннабел встала с кровати и, набросив халат, подошла к двери. Когда она открыла дверь, то при свете луны из окна другой спальни увидела очертания фигуры человека, пытавшегося подняться с колен.
Поняв, что незваный гость ушибся или поранился, она осмелела и, нащупав выключатель, повернула его. Темноволосая голова повернулась в ее сторону, и она увидела красивое мужское лицо, исказившееся от боли. Аннабел схватила трость, лежавшую в нескольких метрах от него, и угрожающе замахнулась.
Я не знаю, кто вы, – сквозь зубы произнесла она. – Возможно, вы не говорите по-английски, но предупреждаю – стоит вам двинуться, и я ударю вас палкой. – Она шагнула к нему.
– Вы застали меня врасплох, синьорина.
Это было сказано низким голосом на чистом английском, правда, с небольшим итальянским акцентом. Ему, скорее всего, лет тридцать пять. Он нисколько не смущен и не испуган, и даже несмотря на то, что он лежит на полу, от него исходит сила и властность. Нет, он не сторож.
– Синьор, вы вторглись в чужой дом.
Ему удалось приподняться и опереться спиной о стену. Черная футболка обтягивала широкую грудь. Длинные ноги в джинсах. Мускулистые бедра. Он, кажется, очень высок.
– Я мог бы сказать то же самое, синьорина. Человек вправе вернуться в собственный дом и рассчитывать на то, что здесь никого нет.
Она сделала для храбрости глубокий вдох.
– Мне известно, что в этом доме много лет никто не жил.
Он опустил веки. Капельки пота выступили у него на лбу и на верхней губе. Она почувствовала к нему жалость, но лишь на мгновение, потому что он сказал:
– Тем не менее это мой дом. А что вы здесь делаете?
– Это вы сюда вломились, – возмутилась она. – И вопросы задаю я. Прежде всего, я хочу взглянуть на ваше удостоверение личности.
– У меня его нет при себе.
– Я так и думала.
– Оно на кухне.
– Ну, разумеется, – насмешливо продолжала Аннабел. – А если я спрошу ваше имя, вы мне соврете. Пусть с вами разбирается полиция.
При этих словах незнакомец открыл глаза и посмотрел на нее из-под чернильно-черных ресниц.
– Как печально, что вы уже такая обозленная.
– Уже?..
– Ну, вы ведь не замужем. – Он бросил взгляд на ее пальцы без колец. – Обычно разочарование приходит к женщине лет в сорок. Так, по крайней мере, я считаю.
– И чтобы это понять, надо быть сломленным сорокалетним циником? Ваши обширные познания в этом вопросе, кажется, не принесли вам много пользы. На вашем пальце также нет обручального кольца. Да и ободка нет, что доказывало бы, что вы когда-то его носили. Вам, синьор, нужен ходунок, чтобы не поскользнуться, а не трость.
У него напряженно сжался рот. Она не поняла: то ли задела его за живое, то ли ему очень больно.
Мужчина бросил на нее косой взгляд.
– Признайтесь: вы – туристка без гроша в кармане, денег на комнату в гостинице у вас нет, поэтому вы порыскали по окрестностям и набрели на этот пустой дом.
Обвинение задело ее не на шутку.
– И что из этого следует? Предположим, я туристка, но вы-то поступили точно так же: дождались полночи и нашли укромное место, где можно зализать раны.
– Вы хотите сказать – как бездомная собака? – огрызнулся он.
Она увидела, что у него побелели губы. Хватит взаимных оскорблений. Она смягчилась.
– Я здесь в гостях. Я Аннабел Марш. А как вас зовут?
Он прижался головой к стене.
– Вас это не касается, – последовал резкий ответ.
Он закрыл глаза, а она поспешно вернулась в спальню и схватила с тумбочки у кровати сотовый. Когда она вернулась обратно, то глаза мужчины были открыты.
– Что вы собираетесь делать? – властным тоном спросил он.
– Я звоню Гвилио Каведзали, моему шефу. Уж он-то решит, как с вами поступить.
– Нет, не смейте! – Он рванулся вперед, опрокинул ее, и она оказалась у него между ног.
Трость отлетела в угол коридора. Он выхватил у нее телефон и отбросил еще дальше. Аннабел ощутила у себя на шее теплое дыхание.
Я не желаю, чтобы вы звонили ему так поздно.
Он знаком с Гвилио? Кажется, фамилия Каведзали что-то для него значила. Она придала голосу твердость.
– Чего вы хотите?
– Чтобы меня никто не видел этой ночью. Одно лишь ваше слово может меня погубить.
– Подозреваю, что, если вас и разыскивает полиция, вы мне об этом не скажите.
Он как-то странно хмыкнул:
– Меня никто не разыскивает. Но ближе к делу. Сколько времени вы здесь уже живете?
Она чувствовала спиной стук его сердца.
– Я приехала в Равелло только этим вечером.
– Когда вы увидите своего шефа снова?
– Он пришлет за мной машину завтра в одиннадцать утра. Возможно, я увижу его позже днем.
– Чем именно вы занимаетесь?
Этот человек, вломившийся в дом, судя по всему, знает намного больше, чем она думает, но она не собиралась рассказывать ему про Гвилио. Пока что незнакомец одержал над ней верх, и к тому же она находится в его цепких руках. Что ей остается, как не ответить ему, но сообщить лишь малую толику правды о Гвилио? Фамилия Гвилио олицетворяет собой «Амальфи» и известна по всей Италии.
– Я временно у него работаю.