В один распрекрасный день, вернее, утро, король вызвал нас на себя и с сокрушением в наглом взоре сообщил обеим мамочкам, рядом с которыми совершенно случайно оказалась и я, что отыскал себе суженую, причем именно такую, какую мы для него хотели. Не из знатного дворянского рода, который может претендовать по сей причине на сочный кусок власти, девственно непорочную, латентно плодовитую, с живым умом и условно образованную. (Мы заподозрили, что последним он не интересовался вообще. А если интересовался – какой же тогда он влюбленный?) Что же до выкупа за кровь первой брачной ночи (хорошая скондийская, франзонская, да и рутенская традиция), то он немалый, разумеется, но с нашей и Божьей помощью он, Кьяртан, это преодолеет. Если же мы ему в чем-либо воспрепятствуем, то нам не стоит более затруднять себя поиском королевской невесты.
– Вообще-то наглость рассчитывать на деньги государства, – ответила ему Эстрелья. – Они и сейчас не твои, и когда по истечении трех лет окажутся в твоем распоряжении, всё равно таковыми не станут.
– Милости прошу от вас, а не жертвы, – почти серьёзно процитировал Кьяртан великую Книгу.
На вопрос об имени и прозвании девицы Кьяртан отвечал, что не знает всего, однако близкие именуют ее Зигрид Пастушка, ибо это не кто иная, как даровая работница по скотской части в монастыре босоногих клариссинок, которых в простом народе зовут бельгардинками.
– Это в том самом укрепленном монастыре, где главная ставка твоей дочки, Библис, – осенило Эстрелью. – Видела я ее однажды, эту Зигги. Отменная наездница и первоклассный конюх. Между делом забавляется и селекцией высокоудойных коров. Кьяртан, а как, по-твоему, красива она, твоя… хм… избранница?
На что Кьяртан ответил, что считает подобное заявление прямым вызовом и что он вовсе не заморачивался подобной проблемой. Девица как девица, только что очень на парня похожа. В самый для него раз, в общем.
Мы, признаться, немного испугались – ибо хотя он, конечно, был еще тот хитрюга, но любая его хитрость была склонна плавно перерастать в романтическое чувство. Нечто подобное прямо-таки просвечивало сквозь его наигранную страстность, так ловко сдерживаемую… Или мы преувеличили?
Да уж, Кьяртан нас порядком удивил, чтобы не сказать обескуражил. Больше всего в этой истории поражало то, как резво наш непробиваемый и принципиальный девственник соизволил впасть в страсть и попасть в масть. Он, естественно, упоминал себе в оправдание знаменитый «coup de foudre», то бишь, «удар молнии». Эта идиома подразумевала нешуточную влюбленность и более всего напоминала мне те многочисленные увёртки, на которые наш королек был горазд с самого своего безоблачного детства. Приспичило – и хоть ты тресни. Только вот любовной тяги сие отнюдь не означало: ибо разве наш инфант террибль когда-нибудь влюблялся в нечто более мягкое и податливое, чем его ручная Белуша? Однако ведь всё бывает в первый раз. И даже иногда в последний и вообще навсегда.
Что до его, так сказать, наречённой…
Умница-разумница Зигрид улучила удобный момент, когда Бельгарда решила собственнолично проследить, как обихаживают ее драгоценную кобылу необычной масти – соловую с почти белыми гривой и хвостом и вдобавок такую же голубоглазую, как «изабелловые» кони – отчего вышеупомянутую кобылу прозвали «Хрустальные Глаза». Отменной красоты и совершенно отвратительного и непереносимого нрава, как и все любимцы и любимицы.
Отбивать денники строптивых кобыл у королевской невесты получалось нисколько не хуже, чем крутить бычьи хвосты, так что преподобная мать взирала на дела лаборантских рук с удовлетворением. Улучив минуту, когда в их сторону никто не глядел, девица учтиво поклонилась и сказала настоятельнице, что ее девства снова домогаются, причем сугубо – и человек вполне знатный.
– Тут не время и не место обсуждать подобные вещи, – обрезала ее Бельгарда. – Переоденься в чистое и приходи ко мне в приёмную – скажешь, в чем твоя нужда. Да не медли – у меня только час полуденного отдыха перед обыденными трудами. Цифры эти… Сводки…
К объяснению последних слов присовокупим, что из нашей кроткой и светлой Беллы постепенно образовался незаурядный политический и финансовый деятель.
Итак, Пастушка второпях ополоснулась из питьевой колоды, нарядилась в целое и чистое, то есть в парусиновую рубаху ниже колен с пеньковой опояской, такие же штаны и крепкие башмаки, которые успели окунуться в навозную лужу лишь единожды.
Бельгарда ждала ее в приемной и сразу же указала на одно из кресел. Надо заметить, что комфортностью эти сооружения были ничуть не лучше сенаторских курульных кресел, хотя и сотворены не из камня, но из несколько более мягкого дерева. Я так понимаю, мореного дуба.
– Ну, говори, – начала аббатиса. – С кем это вы стакнулись этак скоропостижно?
– Мать аббатиса, – отвечает Зигги сокрушенно, – он из таких, коим и захочешь – не осмелишься отказать.
– Ну?
– Ваш племянник.
– Кьярти? О-о.
– Да. А противиться королю – значит сотворить бунт и проявить сугубое неповиновение Богом данной власти.
– Нет, правда?
– Мать аббатиса, кто и когда осмеливался вам лгать?
– Я про иное. Про послушание властям. Про то, что ты не объяснила ему толком и во всех деталях. Ведь насчет смелости… вернее, наглости и склонности к бунту…
– Мать аббатиса!
– Он что, прямо-таки возжелал этого? Ну, в твое кабальное ярмо вместо обручального колечка влезть?
– Господин наш король намеревается меня выкупить.
– Я так думаю, ты ему доложила, что кроме долга родителей, даже если не считать процентов… ладно, время принадлежит Богу, и не к лицу монахиням на нем наживаться. Что не денег мы хотим в прикуп, ибо живой человек несоизмерим с мертвым золотом. Что помимо всего король должен будет возместить нам то классическое, духовное, физическое и метафизическое образование, коему тебя подвергали начиная с пяти лет и вплоть до того времени, когда тебе вздумалось ограниченно приложить свои элитарные знания к практике.
– Нет пока, святая мать. Не доложилась. Однако он понимает, что – при любом раскладе – придется ждать не менее трех лет.
– Его это устраивает, получается. Надеется на вольный выпас, пользуясь твоей терминологией?
– Нисколько. Мы вполне согласны на сговор. Обручение. Сокровенное таинство. Белый брак. Это же его не закабалит и меня от вас не уведет?
– Да кто ему позволит венчаться с простолюдинкой! – голос Бельгарды нарочито гневен.
– Святая мать, я ведь вполне осознаю, что жирен сей кус не по моему постному мужицкому рылу. Просто докладываюсь вам, как рядовой маршалу.
– Так хочешь от нас уйти?
– Я хочу свободы, чтобы решить, – отвечает Зигрид совсем бесхитростно. – Пока я связана обстоятельствами и не от меня зависит – уйти или остаться. Или уйти, чтобы остаться.
– Снова ты за прежнее. Краеугольный камень в мозаике вдруг заявил, что уходит, – а вы, если угодно, можете вставить булыжник вместо драгоценной яшмы. Вот как это называется.
– Да, мать аббатиса, если вам угодно.
– Знаешь, мне было угодно сделать тебя своей преемницей. Всегда. Почти что с того самого дня, когда мы защитили даровитую малышку от похоти ее мерзкого папаши. Прости… Не нужно было апеллировать к твоей чувствительности.
Аббатиса кивает на прощанье, и Зигги точно ветром уносит прочь из залы.
Вы, мой читатель, уже, может статься, почувствовали внутри этих пространных и престранных рассуждений наличие скользкой темы. Хотя да, вы уже мельком предупреждены самим Кьяртаном… И моей фразой о топазе…
Дело в том, что с не очень давних пор всё мудреное рутенское железо должно было подвергнуться инициации – иначе на него никто в Верте и смотреть не хотел. А это значит – покрестить его кровью владельца или некоей особенной кровью: невинной и одновременно искушенной. Короче говоря, они оба – мой сын и сынок Эстрельи – приловчились добавлять внутрь мотора или чего там еще – малую каплю своей смешанной красной жидкости. (Позже многие, отчасти переняв эту магию, проделывали подобное с горючим уже своей личной кровью, но такое надобно было совершать регулярно.) В результате подобной алхимии предметы и механизмы, разумеется, не становились живыми и даже разумными, однако крепли телесно и начинали заметно тяготеть и к обоим крестным отцам, и к своему личному человеку. (Похожий феномен был отражен в культовом фильме рутенца Гайдая – в той сцене, когда упрямый дряхлый грузовичок сам заводится, чтоб последовать за красивой девушкой.)