Даже при трехполье маленькие деревушки будет окружать непроходимый лес. На Северо-Востоке Руси леса полностью не сведут никогда, и по самой простой причине – лес необходим как источник природных ресурсов, в том числе и пахотной земли. Уже распаханной может оказаться недостаточно.
Это имеет свои последствия не только для хозяйства, но и для души тех, кто населит такую землю. Естественные ландшафты – лес и степь, река и луга – останутся обычными местообитаниями для человека. Даже при высоком уровне развития цивилизации человек будет хорошо с ними знаком, потому что слишком многое придется брать в лесу. Человек на Северо-Востоке должен научиться много находиться в лесу, на реке и в лугах и должен уметь получать от этого удовольствие. Так англичанин должен полюбить вересковые пустоши, а норвежец – фиорды. В том, что не любишь, трудно жить.
На Северо-Востоке складывается общество, в духовной жизни которого природа, причем именно дикая природа, имеет колоссальное значение. Члены этого общества любят много времени проводить в природе, стараются как можно чаще там бывать. Чей образ жизни изначально организован так, чтобы они могли как можно чаще бывать в лесу, в поле, на реке. В решающие минуты жизни человек будет уходить в эти пустые пространства, «пустыни»: чтобы приникнуть к тому, что дает жизнь, побыть в здоровом, «правильном» месте и тем исцелить душу, успокоиться. И просто для того, чтобы побыть одному, уйти от скопища людей в переполненных избах, подумать, прислушаться к себе.
В лесу встречаются влюбленные, в лес ведут детей, в лес уходят отшельники и аскеты, размышляющие о смысле жизни и прочих важнейших предметах. «В ельнике давиться, в березняке жениться, в сосняке трудиться». Как видно, русская пословица хорошо знает, что где следует делать.
В лес тянет в любой ситуации душевного разлада, стресса, крушения.
«Унесу скуку в дремучие леса», – поет девушка, которую бросил любимый.
В лес хочется и на верхнем витке эмоциональной разрядки, радости, веселья, буйства.
cвидетельствует Высоцкий, которого бес поводил «по городу Парижу». Не всем такая склонность понятна, и об этом тоже у Высоцкого:
Не все хотят уйти в естественные ландшафты в такого рода случаях жизни, и это касается не только французов. Русские часто удивляются, обнаружив, что вьетнамцы, индусы или китайцы мало эстетизируют дикую природу, мало ее любят, для них не очень важно бывать в лесах и лугах.
Зато с монголами, тибетцами, жителями Центральной Африки русскому человеку найти общий язык довольно просто. Из европейцев – со скандинавами, у которых лугов и фиордов еще много и которые любят там бывать. С латиноамериканцами. С жителями США – не с «эмигрантами третьей волны», конечно же, а с коренными «штатниками», с «белыми протестантами англо-саксонского происхождения». У них земли всегда было много, они очень любят пикники.
Вторая важнейшая особенность Северо-Востока – континентальность. Чем дальше на восток, дальше от океанов – тем короче осень и весна. Даже на севере Франции сельскохозяйственный год длится девять месяцев в году. Но при этом весна продолжается два месяца и столько же осень. Тепло и наступает и отступает медленно, постепенно. Не зря же именно из Франции идет демисезонная одежда. Демисезонная… от слова «де-ми-сезон» – между сезонами. Одежда на то время года, когда нет ни зимы, ни лета. Одного нет уже, другого – еще.
На востоке Германии зима продолжается уже пять месяцев; сельскохозяйственный год сворачивается до семи, а продолжительность весны и осени существенно уменьшается.
На Северо-Востоке Руси зима продолжается добрых полгода, на севере даже дольше; а весна и осень так коротки, что реальна опасность не успеть с посевом хлебов или с уборкой урожая. Значит, работа на рывок. Тем более тяжкая работа, что вывозить на поля нужно больше зерна, а вспахать и засеять нужно бо́льшие площади, чем в любом уголке славянского мира (ведь земли нужно много, а урожайность низка).
Складывается традиция работы на рывок, бешеной «вкалки» без сна и еды, до седьмого пота. Отчаянной гонки за просыхающей землей, за стремительно надвигающимся, наступающим на пятки летом. Лето ведь короткое, и если опоздать с посевом, можно не получить урожая.
Такой же аврал – и при уборке урожая. Только вызрели, склонились хлеба – и тут же может ударить мороз, пойти снег. Или зарядят дожди, постепенно переходящие в снежно-водную ледяную жижу. Убирать урожай надо быстрее!
…А после того, как рывок сделан, можно жить спокойно: и летом, после посева, и тем более зимой, собрав урожай. Сельскохозяйственный год состоит из коротких суматошных рывков и длинных спокойных периодов, в которые решительно ничего не происходит. Перемежаются, сменяют друг друга периоды интенсивнейшего труда и полного ничегонеделания.
Это тоже отражается на народном характере. Те, кто организует сельскохозяйственный год в режиме труда «на рывок», с большой вероятностью так же построит и собственную жизнь, и жизнь общества. Вообще всякое бытие увидится человеку как соединение рывков, сверхусилий, когда «рваться из сил, изо всех сухожилий» не только правильно – это вообще единственный возможный способ действовать. А раз так – в жизни человека естественным образом чередуются периоды, когда он «до смерти работает, до полусмерти пьет» (например, делая росчисть в дремучем лесу, под новые поля и новую деревню), и периоды, когда он решительно ничего не делает, кроме самого необходимого. Своего рода «жизнь на рывок», или «судьба на рывок».
Но так складывается и история общества – «история на рывок». Сверхусилие совершается уже не индивидуально, в частной судьбе, а коллективно, в истории общества: деревни, общины, семьи, государства. Идет война, переселение, освоение новых земель, нашествие, отражение набега, тушение пожара. Каждый должен принять участие в сверхусилии, в «рывке». Каждый оценивается по своей способности совершать такой «рывок». Общественная мораль высоко оценит тех, кто сумеет выплеснуть как можно больше энергии и в как можно худших условиях, кто полнее отдастся общему порыву, кто умеет не жалеть ни себя, ни «противника», кто сумеет возглавить, организовать всеобщий «штурм и слом». Осудят скорее того, кто не пойдет на штурм вместе со всеми, пойдет недостаточно энергично, проявит меньшую, чем другие, ярость, непреклонность, отчаянность.
Ценность человека вообще будет определяться способностью совершать сверхусилия и рывки такого рода или участвовать в них. Молодой мужчина просто не может не искать возможностей поучаствовать в таких «рывках». Угодившие в них считаются уже проверенными жизнью, и те, кто хорошо себя повел, сразу признаются взрослыми мужчинами. А кроме того, после удачного «рывка» «появляются» новые земли, делится добыча. Вчерашний малец, чужой птенец, превращается в одночасье в почтенного собственника.
Вспомним героев все того певца рывка, сверхусилия, риска, жизни на пределе физических и психологических возможностей – Владимира Высоцкого. Его герои, даже совсем не уголовные, вроде бы вполне приличные люди, просто поразительно «криминогенны». Жаждущие сверхусилий, сверхнапряжения, плачущие о том, что родились «поздно», война уже кончилась, и «не досталось им даже по пуле», они словно несут в самих себе несчастье, криминал, гибель, мрак. Они хотят, чтобы сделанные в «ремеслухе» ножи
Чтобы случилось нечто и чтобы потом десятилетиями вспоминать, как
Чтобы:
А потом, что характерно, наступает период полного покоя, когда герой ничего уже не хочет, ничего ему не надо. Годы, даже десятки лет, тянутся разве что протапливания баньки по-черному и по-белому, воспоминания, попытки «гнуть пальцы», третировать «менее опытных», истерично-агрессивные алкашеские вопли в духе