Наталья Кирилловна поспешила выбрать невесту и для Петра. Ею стала Евдокия Федоровна Лопухина. Свадьбу сыграли в феврале 1689 года.
«Род же их, Лопухиных, был из шляхетства среднего, токмо на площади знатного, для того, что в делех непрестанно обращалися по своей квалиты знатных, а особливо по старому обыкновению были причтены за умных людей их роду, понеже были знающие в приказных делех, или, просто назвать, ябедники, – пишет князь Борис Куракин в своем сочинении „Гистория о царе Петре Алексеевиче“. – Род же их был весьма людный, так что чрез ту притчину супружества, ко двору царского величества было введено мужеского полу и женского более тридцати персон. И так оный род с начала самого своего времени так несчастлив, что того ж часу все возненавидели и почали рассуждать, что ежели придут в милость, то всех погубят и всем государством завладеют. И, коротко сказать, от всех были возненавидимы, и все им зла искали или опасность от них имели.
О характере принципиальных их персон описать, что были люди злые, скупые, ябедники, умом самые низкие и не знающие нимало во обхождении дворовом, ниже политики б оный знали»…
Евдокия Лопухина
Молодая царица вскоре забеременела, и Петр, вероятно, не желая играть с судьбой в чет-нечет, решил взять власть в свои руки. В Троице-Сергиевом монастыре было собрано тайное ополчение, к которому присоединились солдаты и стрельцы. На сторону Петра перешел царь Иван. Молодые цари свергли свою регентшу и заточили ее в Новодевичий монастырь, а ее приближенных казнили. В 1690 году у Петра и Евдокии родился сын – царевич Алексей, что давало младшему брату политическое преимущество перед старшим. Впрочем, пока он увлечен своими потешными полками и военными учениями и проявляет мало интереса к политике.
Историк С.М. Соловьев писал: «Семнадцатилетний Петр был еще не способен к управлению государством, он еще доучивался, довоспитывал себя теми средствами, какие сам нашел и какие были по его характеру; у молодого царя на уме были потехи, великий человек объявился позже, и тогда только в потехах юноши оказались семена великих дел».
Московские царевны
Следующие несколько лет современники называли иногда «правлением царицы Натальи Кирилловны». Впрочем, тут же оговариваются, что новая правительница была ни мало не похожа на предыдущую.
«Сия принцесса доброго темпераменту, добродетельного, только не была ни прилежная, ни искусная в делах, и ума легкого. Того ради вручила правление всего государства брату своему, боярину Льву Нарышкину и другими министрам», – пишет Борис Куракин.
Юной Наталье Алексеевне, по-прежнему жившей в Преображенском, вероятно, не хватало компании брата, когда у него появились свои, мальчишеские забавы, в которых она, как девочка, не могла принимать участия, поскольку в то время это считалось неуместным. Совсем одиноко ей стало, когда в 1694 году умерла Наталья Кирилловна, а в 1697 году Петр уехал с посольством за границу.
И.Н. Никитин. Портрет царевны Натальи Алексеевны. Начало XVIII в.
В 1698 года у Натальи Алексеевны к тому времени появился приемный сын – в 1698 году Петр заставил Евдокию Лопухину принять постриг, а образование и воспитание малолетнего царевичем поручил сестре.
Двумя годами раньше умер «старший царь» Иван Алексеевич, и его вдова Прасковья Федоровна вместе с тремя выжившими дочерьми – Анной, Екатериной и Прасковьей соответственно четырех, трех и двух лет от роду – поступила под опеку Петра. Им был отведен Измайловский дворец. Тихая и скоромная вдовая царица была, вероятно, хорошим психологом и дипломатом – она быстро сдружилась с молодым царем и его сестрой. Кроме того, при посредстве браков своих дядей, а также родного и двоюродных братьев. Прасковья была в родстве с Трубецкими, Прозоровскими, Стрешневыми, Куракиными, Долгорукими, поэтому обладала определенным политическим влиянием. В 1698 году вдовой царице нанес визит посол императора римского. Благодаря этому визиту мы можем получить представление о том, как текла жизнь в Измайлове, когда там гостили обитатели Преображенского.
И.Н. Никитин. Портрет царевны Прасковьи Ивановны. 1714 г.
«За послом, – пишет секретарь Корб, – следовали музыканты, чтобы гармоническую мелодию своих инструментов соединить с тихим шелестом ветра, который медленно стекает с вершины деревьев. Царицы, царевич и незамужние царевны, желая немного оживить свою спокойную жизнь, которую ведут они в этом волшебном убежище, часто выходят на прогулку в рощу и любят гулять по тропинкам, где терновник распустил свои коварные ветви. Случилось, что августейшие особы гуляли, когда вдруг до их слуха долетели приятные звуки труб и флейт; они остановились, хотя возвращались уже во дворец. Музыканты, видя, что их слушают, стали играть еще приятнее. Особы царской крови, с четверть часа слушая симфонию, похвалили искусство всех артистов».
«Царевых племянниц» учили немецкому и французскому языку и танцам – вероятно, с прицелом на браки с иностранными правителями. Но царевны в иноземных науках так и не преуспели. Однако от своих планов Петр не отказался – неслучайно голландский живописец Корнелиус де Бруин, присланный Петром в Измайлово, в 1703 году пишет портреты царицы и царевен в европейских платьях.
«Поговорив со мною часа с два, его величество, приказавший во все это время угощать меня разными напитками, оставил меня, и князь Александр подошел ко мне, – пишет де Бруин в своих мемуарах „Путешествие в Московию“. – Он сказал мне, что царь, узнав, что я искусен в живописи, пожелал, чтобы я снял портреты с трех юных малых княжон, дочерей брата его, царя Ивана Алексеевича, царствовавшего вместе с ним до кончины своей, последовавшей 29 января 1696 года. Это, собственно, и было главным поводом, прибавил он, для чего я приглашаюсь теперь ко двору. Я с удовольствием принял такую честь и отправился с сим вельможей к царице, матери их, в один потешный дворец его величества, называемый Измайловым, лежащий в одном часе от Москвы, с намерением прежде увидеть княжон, чем начать уже мою работу. Когда я приблизился к царице, она спросила меня, знаю ли я по-русски, на что князь Александр ответил за меня отрицательно и несколько времени продолжал разговаривать с нею. Потом царица приказала наполнить небольшую чарку водкой, которую она и поднесла собственноручно князю, и князь, выпив, отдал чарку одной из находившихся здесь придворных девиц, которая снова наполнила чарку, и царица точно таким же образом подала ее мне, и я, в свой черед, опорожнил ее. Она попотчевала также нас и по рюмке вином, что сделали и три молодые княжны. Затем был налит большой стакан пива, который царица опять собственноручно подала князю Александру, и этот, отпивши немного, отдал стакан придворной девице. То же повторилось и со мною, и я только поднес стакан ко рту, потому что при дворе этом считают неприличным выпивать до дна последний подносимый стакан пива. После этого я переговорил насчет портретов с князем Александром, который довольно хорошо понимал по-голландски, и когда мы уже собирались уходить, царица и три ее дочери-княжны дали нам поцеловать правые свои руки. Это самая великая честь, какую только можно получить здесь».
Он оставил описание царицы и ее дочерей: «В это время я получил дозволение взять к себе на дом портреты молодых княжон, нарисованных мною в рост, для окончания. Царь приказывал мне несколько раз кончить их поскорее, потому что он должен был отослать куда-то эти портреты, но куда именно, я не знал. Я исполнил это приказание с возможной поспешностью, представив княжон в немецких платьях, в которых они обыкновенно являлись в общество, но прическу я дал им античную, что было предоставлено на мое усмотрение.