— Я закончил искусствоведческий...
— Ты не отличишь Челлини от Беллини! Kaк звали Мону Лизу?
— М... Мона...
— Лиза, балбес! Ты даже этого не знаешь. Все. Разговор окончен. В течение этого года ты женишься, вступишь в права наследования, а потом будешь работать. Делать то, что тебе посоветует Джакомо. Или то, что решишь сам. Впервые в жизни. Чао!
М-да. Альдо Бонавенте выпал из папиного кабинета и в глубокой задумчивости уехал в Лондон.
Это случилось две недели назад, и с тех пор задумчивость только углубилась. Молодой граф вспоминал свою жизнь, пересматривал все достижения и промахи... Счет выходил в пользу последних. С большим перевесом.
Нельзя сказать, что он пользовался своим положением, нет. Он учился в обычной школе, у него было много друзей, многие из бедных семей. Сочувствовал ли он им? О да. Но вряд ли понимал их до конца. Ведь за его спиной всегда стояла семья Бонавенте.
Он поступил в летное училище в шестнадцать лет. Его почти сразу допустили к прыжкам с парашютом, потому что помнили папины успехи — во время войны папа был летчиком. Альдо принял это как должное.
Странно, он даже высоты не боялся, потому что чувствовал себя защищенным собственным именем. Разве может что-то случиться с Бонавенте? Потом ему стало скучно, и он ушел из училища.
Оксфорд, Кембридж, Итон, Харроу, Йель — какая разница, куда поступать? Ведь он наверняка поступит в любой. Ну а если не заладится — просто поменяет место учебы. Сорбонна... Эдинбург... Прага...
Чем именно заниматься в университете, ему тоже было решительно все равно. Искусствоведение выпало как-то случайно, вернее, сначала отпали все точные науки, потом медицинский факультет (на трупы смотреть не хотелось совершенно), потом театральный (театр ему нравился, но с такой внешностью он был обречен до старости играть благородных героев-любовников). Оставалась история, подразделение искусствоведения. Вот он туда и пошел.
Не подумайте плохого, он учился честно. Возможно, без азарта и рвения, но честно. Ну а то, что не боялся экзаменов...
Альдо нахмурился и торопливо налил себе еще шампанского. Этих воспоминаний он не любил и старательно прятал их на самом дне бездонного сундука по имени память.
Как же звали-то его... Гордон! Гордон Слимсби из Варвика.
Это был худенький, довольно несимпатичный малый с торчащими ушами и вечно влажными ладонями. У него были совершенно убийственные прыщи, один костюм на лето и один на зиму. Альдо к нему относился... Да никак он к нему не относился, просто здоровался при встрече в столовой, кивал в библиотеке.
Потом их поселили в одной комнате в кампусе, и Альдо со вздохом примирился с необходимостью видеть слезящиеся глаза Гордона Слимсби каждое утро. Мало-помалу они стали разговаривать, и тогда выяснилось, что Гордон сирота, вырастила его тетка — старая дева, и в университет он поступил благодаря теткиным мытарствам и откладыванию каждого лишнего пенса.
Альдо слушал вежливо и внимательно, в душе пытаясь начать сочувствовать, но душа молчала. Не от черствости. Просто он действительно этого не понимал.
А потом Гордон перенапрягся и завалил сессию. Ему рекомендовали забрать документы и попробовать поработать годик-другой лаборантом при какой-нибудь кафедре. Альдо всю ночь просидел со своим соседом на лавочке в парке, веселил его изо всех сил, рассказывал про Италию, про девчонок, про фильмы... Гордон кивал и шмыгал носом.
Наутро, когда Альдо был на зачете, по коридорам разнеслась жуткая новость - Гордон Слимсби повесился!
К счастью, из петли его вынули вовремя, вызвали «скорую» и отправили в госпиталь. Он плакалv не переставая, бормотал что-то под нос, а когда Альдо протолкался к самой машине через толпу студентов, Гордон вдруг пришел в себя, с ненавистью уставился на ошеломленного и испуганного соседа и выпалил:
— Ненавижу тебя! Будь ты проклят! У тебя всегда будет все, а я... я...
И зарыдал бурно и страшно.
В тот день Альдо впервые в жизни напился до потери сознания.
На следующее утро он понял, что так угнетает его уже несколько лет.
Он был застрахован от всего. Имя и богатство надежно ограждали его от любых бед, и если в физическом смысле это было неплохо, то в духовном — хуже не придумаешь. Альдо Бонавенте понятия не имел, что такое страх. Тревога. Голод, холод и физическая боль. Душевные муки, трепет перед испытаниями и радость от того, что он эти испытания преодолел. Горечь стыда. НИЧЕГО! Молодой красавец-граф Альдо Бонавенте жил абсолютно спокойной, выверенной и ровной жизнью — и скучал.
Жизнь не приносила ему ни горя, ни радости. Ни волнений, ни блаженства.
Альдо в недоумении посмотрел на пустую бутылку, потом перевел взгляд на озабоченную физиономию Берти и уже собрался что-то сказать, как вдруг гул голосов стал глуше, а потом раздались первые аккорды мелодии.
На низкую эстраду поднялась девушка в блестящем, сильно декольтированном платье. Грива черных волос в художественном беспорядке падала на точеные алебастровые плечи. Черные глаза поблескивали из-под густых загнутых ресниц.
Девушка запела. Хрипловатый, низкий голос пронесся по залу, и Альдо Бонавенте ощутил, как по позвоночнику у него побежали тысячи маленьких чертиков с острыми копытцами.
2
Лу послала обольстительную улыбку в зал, склонилась в последнем поклоне и упорхнула за кулисы. Все, как всегда.
Она любила петь в этом ресторанчике. Почти так же, как в трех других, но в этом — чуть больше. Публика здесь была приятная, случайных людей не было — все-таки близость университета!