– Зачем?
– Я буду резать, – пояснил он, – а другой кормить и ухаживать.
– Нет уж, – сказал я, – такое должно быть в одних руках. Сами понимаете почему.
Он понимал, судя по мрачному лицу, сказал с тяжелым вздохом:
– Хорошо, переговорю с Рэджилом Роденберри, так зовут городского старшину? Он показался вменяемым человеком.
– Правильный выбор, – сказал я с одобрением.
– Считаете? – ответил он. – Или сбиваете с толку? Если дать больше власти… скажем, как в наших городах, этот Роденберри землю будет рыть копытами и рылом.
– Да и другим цехам, – подсказал я, – больше прав, самоуправления, право на герб…
– Не сбивайте, – огрызнулся он. – А то у вас такой вид, что сразу хочется сделать наоборот.
– Вы тоже, – проговорил я важно, – в правильном направлении роете, граф. Уж и не знаю чем.
В кабинет заглянул Зигфрид, лицо хмурое и настороженное.
– Ваше высочество, к вам гости.
– Кто? – спросил я.
– Местные лорды, – доложил он.
– Где они?
– Я их отвел в малый зал тут рядом, – сообщил он. – Там хорошая охрана, если где что пойдет не так.
Альбрехт заметил обеспокоенно:
– Не совсем же они дураки; хотя почему нет? Дураков все-таки на свете больше. Ваше высочество, я все понял, ухожу осличать.
Зигфрид проводил его непонимающим взглядом. Я сказал нетерпеливо:
– Хорошо, пойдем. Не будем заставлять ждать, выкажем уважение.
Во всем дворце залы огромные, неуютные, я то и дело замечаю, как от стен дует холодным ветерком через неплотно подогнанные гранитные глыбы. Где-то из щелей выпал мох, которым прокладывают на стыках, и теперь только гобелены спасают от кинжальных сквозняков давно уже не летнего воздуха, но не могут перекрыть ему дорогу в залы вообще.
Все эти дни я даже завтракал в королевских покоях, что не совсем по этикету, а вообще-то это полагается делать вот в этом зале, длинном, унылом и рассчитанном на целый полк.
В малом зале, что даже не зал, а большая уютная комната, в огромном камине полыхают толстые березовые поленья, несет приятным сухим жаром.
Трое дородных мужчин повернулись в мою сторону, но я шагнул к камину, теплый воздух коснулся лица, и я с наслаждением протянул к огню озябшие руки.
Зигфрид придвинул мне кресло, поклонился и вышел. Я молча сел, а ноги в сапогах опустил на каминную решетку из темного и почти обуглившегося от жара металла, но затем убоялся за их сохранность и убрал.
В комнату вошел Норберт, поклонился и застыл у двери, дескать, сегодня его почетная очередь из наиболее знатных лордов прислуживать за столом обожаемому сюзерену.
Я повернулся вместе с креслом в сторону гостей, все трое ждут молча и терпеливо. Я окинул их внимательным и хозяйским взглядом, проговорил приветливым голосом всемогущего лорда, строгого, но доброжелательного:
– Садитесь, господа, вон там кресла. Кто вы и что вы?
Все трое очень немолодые, уверенные настолько, что я нарочито продемонстрировал свою власть и напомнил себе, что надо не забыть еще пару раз в беседе дать понять, что здесь хозяин я, а не они, хотя мы и в Генгаузгузе, самом центре королевства Сакрант.
Первый произнес с едва заметным поклоном:
– Вильдграф Вильдан Зальм-Грумбах, лорд земель Ирмии и Нирда, куда входят города Зальм-Кирбург и Зальм-Даун.
Норберт с самым почтительным видом приблизился ко мне – короля играет свита – и сказал тихонько:
– Это справа от Генгаузгуза.
Ясно, сказал я себе, что не бургомистр, туда выбиваются из простого народа, а от этого веет вереницей предков, что сражались и погибали в боях, защищая или завоевывая, и редко доживали до старости. Породистый во всех смыслах, что значит при нем и рост, и размах плеч, и несокрушимое здоровье, что позволяет легко переносить тяготы воинской жизни в любом возрасте.
Вильдграф отступил, все такой же ровный, невозмутимый, но без излишней надменности, сел в центральное из указанных кресел, подчеркнув свою главную роль в их тройке.
Второй, похожий на быка в камзоле, сказал густым голосом:
– Маркграф Джонатан Берген. Лорд земель Изенбурга и Бирштайна. Также и Хорна, но это далековато и можно во внимание не принимать.
Я промолчал; если можно не принимать, то можно было и не упоминать, но раз упомянул, то в тех землях явно нечто особенное, придающие ему добавочный вес и уважение.
Он сел, тоже из породы тех, кто мечом и напором создает свои империи, пусть и крохотные, продолжая дела предков, ростом уступает вильдграфу, зато в плечах ширина необыкновенная, массивен, а голова громадная, как пивной котел.
Третий сказал вежливо:
– Барон Герберт Оберштайн. Мои земли от Генгезгауза слева, в них входят города Фирнебург, Изендорф и Шайдвилд, под стенами которых ваши люди уже побывали.
Этот моложе остальных, но тоже из тех, кто мечом раздвигает пределы, его не спутаешь со старшиной города или главой гильдии, хотя те могут быть богаче.
Норберт произнес негромко, но так, чтобы его услышали и гости:
– Ваше высочество, под стенами всех остальных городов появлялись только конные разъезды. Думаю, сакрантцам не стоит подавать дело так, что ваши войска пытались взять эти города штурмом, а они героически отбились от превосходящих сил.
Молодец Норберт, мелькнула мысль, следит за высказываниями и вовремя замечает, когда кто-то пытается упрочить положение, принижая наше. А еще умеет и язвить. Это не в его натуре, но общение с Альбрехтом сказывается.
Я сказал бодро:
– Что ж, а кто я, уже знаете. Мы все люди военные, потому не будем терять времени. С чем прибыли, господа?
Глава 2
Норберт поставил на стол четыре фужера из тончайшего стекла, настолько прозрачного, что в таких видно только вино, как будто стекло вообще исчезает, меня распирает гордыня от осознания, что могу создавать для бахвальства такие штуки.
Я сказал так же бодро:
– Лорды, давайте пересядем к столу и обсудим наши проблемы. Прошу вас!
Они так же молча пересели на ту сторону, и потому что все сакрантцы, и потому что у них общая позиция, а еще и затем, чтобы между нами оставалась широкая столешница, через которую до меня труднее дотянуться.
Норберт, расставив фужеры перед гостями и своим сюзереном, взял серебряный кувшин и бросил в мою сторону быстрый взгляд. Я чуть наклонил голову, он поднес кувшин к фужеру вильдграфа Зальц-Грумбаха.
Из изящно загнутого носика полилось горячее вино солнечного спектра, и снова я невольно подумал, что стекло слишком хрупкое, может лопнуть в грубых лапах этих лордов, чьи пальцы привыкли сжимать рифленые рукояти тяжелых мечей.
Вильдграф с недоверием посмотрел на легкий парок над фужером, перевел взгляд, полный подозрения, на меня…
– Подогретое вино?
– Глинтвейн, – объяснил я. – Наш национальный напиток на Юге. Зимой, да еще в такой снегопад… вам понравится.
Он осторожно отхлебнул, прислушался к ощущениям, сделал еще глоток и задержал во рту, стараясь понять странные и неведомые ощущения.
– Что за добавки?
Я отмахнулся.
– Знаю только, что корица, гвоздика, лимонная корка, мед, черный перец, душистый перец, еще какая-то хрень, это дело поваров и виноделов, а я… ха-ха!.. усердный потребитель.
Маркграф Берген, глядя на соратника, сделал глоток побольше, застыл, стараясь справиться с неведомым и не подать виду, что огорошен. Ему из того же кувшина фужер наполнился горячим грогом, но я не стал разбавлять ром наполовину горячей водой, как требует рецептура, а просто добавил корицу, гвоздику, имбирь и лимон, а также сахар, что в такую холодную погоду для организма как спасательный круг, брошенный утопающему в море.
Норберт медленно перешел на сторону барона Оберштайна и задержал пустой кувшин над его фужером. Я чуть прикрыл глаза, подавая знак, дескать, я готов. Норберт наклонил изящный носик над краем тончайшего стекла.
На этот раз струйка вина выглядит темно-коричневой, насыщенной, плотной, хотя это всего лишь коньяк, правда очень старый, коллекционный. К счастью, мой метаболизм не только ускоряет заживление ран, но еще и бережет от простуд и опьянения. Коньяк, которым я наполнил два фужера, барону и себе, для меня всего лишь эссенция виноградного сока, и, кроме жгучего вкуса, ничего с тем прежним коньяком общего.