Длинный стол для верховных лордов на небольшом возвышении, остальные уходят от него двумя рядами, покрыты такими же празднично-красными скатертями. Единственное отличие, кроме возвышения, – за нашим столом два кресла отличаются от остальных высокими спинками, что превращает их в троны, на которых обычно сидели король Леопольд и его супруга.
На пирах всегда возникает тайное соперничество, кому где сидеть, потому и установлена строгая иерархия, и хотя я предпочел бы рядом посадить Альбрехта, но место справа принадлежит одному из герцогов, а кому, нужно решить побыстрее, пока они еще не явились… В проеме распахнутой двери, где постоянная теснота из-за шмыгающих взад-вперед гостей, внезапно стало чисто, свободно, затем появились в почтительной тишине принц Сандорин, церемонно поддерживающий под локоть принцессу Аскланделлу.
Именно сопровождающий, а не ведущий; ни у кого, уверен, не возникает сомнения, что дочь императора идет сама по своей воле, а весь мир прогибается под ее воздушно-чугунной поступью.
Все мои суставы протестующе заскрипели, когда я заставлял себя подняться навстречу, а потом еще и поклонился.
– Ваше высочество…
Она приветствовала меня едва заметным наклонением головы. Сандорину я кивнул, как приятелю.
– Принц, садитесь без церемоний и хватайте, до чего дотянетесь. Как понимаете, вам уже не могу уделить внимание.
Принцесса величественно опустилась в соседнее со мной кресло с высокой спинкой, на котором раньше сидела королева Сакранта. Я перехватил с дальнего конца стола прицельный взгляд Альбрехта, он прищурился и приподнял кулак с бодро оттопыренным кверху большим пальцем.
Я зло сжал челюсти. Со стороны это в самом деле выглядит, как будто на троне король с королевой. Может быть, Аскланделла даже больше королева, чем я король… а что там может быть, точно королева и даже императрица, а я всего лишь полевой вождь, Чингисхан, Аттила, захвативший трон…
Похоже, она в самом деле уверена, что оказывает этим мне великое одолжение, так как по титулу в главном кресле должна сидеть она.
Я сказал очень любезно:
– Вашему высочеству удобно в предоставленных вам покоях?
– Спасибо, принц, – ответила она ровным голосом. – Весьма мило, что вы о такой мелочи вспомнили.
– Какая мелочь, – ответил я еще любезнее, – у вас есть и рост, и плечи, и… все остальное. Совсем не мелкое. А как общее впечатление от Генгаузгуза? Вы в нем уже бывали?
Она как будто и не услышала вопрос, проговорила тем же церемонным, как надлежит разговаривать венценосным особам, голосом, но и в то же время как бы легко, мы же не на приеме, а за пиршественным столом:
– Должна заметить, ваше оружие и доспехи превосходят по качеству изделия мастеров северных стран.
Я милостиво наклонил голову.
– Это точно, ваше императорское.
Она добавила небесно кротко:
– Что, без всякого сомнения, говорит о вашей трусости и желании скрыть недостаток силы и мужества за прочными доспехами.
Я чуть не подавился куском мяса, с трудом проглотил и прохрипел сдавленным голосом:
– Вы правы, ваше высочество. Мы предпочитаем, чтобы красиво и гордо гибли в сражениях наши противники, а мы с победой возвращались к своим женщинам. Можно даже с головами врагов, мы же варвары, нам все можно!.. Вам положить вот эту птичку?
Она поморщилась.
– Нет, положите вон ту.
– Хорошо, – проговорил я сквозь зубы, она ж должна была отказаться, – сейчас положу… Ух, какая здоровенная! И вы такую слопаете в одиночку? Это же целый лебедь! У вас прекрасный аппетит.
– У вас что-то со зрением, – произнесла она с сочувствием. – Это скворец. Ваше высочество, сражаться в таких доспехах против тех, у кого только мужество и мечи из сырой стали… не совсем достойно.
Я поинтересовался:
– Ваше высочество, а если бы доспехи такой выделки привезли в армию Мунтвига или вашего батюшки… вы уверены, что там бы отказались? Чтобы героичнее совершать безумные подвиги?
Она проигнорировала мой недостойный выпад и занялась жареной птичкой, что хоть и не лебедь, но и не скворец, а по размерам больше похожа на вальдшнепа.
Говор за столами быстро стал похож на грохот морского прибоя. Я улавливал отрывки разговоров о Мунтвиге, Вильгельме, оставленных королевствах Варт Генца, Бриттии, Мезии, кто-то упомянул Сен-Мари, меня как иголкой ткнули прямо в сердце, а еще многие горячо обсуждают варианты будущих осад столицы и какие у нас шансы выстоять.
В зал вкатывали бочонки с вином, а разливали большими ковшами в кубки и чаши. Перед Аскланделлой поставили было кубок из чистого золота, я кивнул слуге, тот моментально примчался с фужером из тончайшего стекла, на которое даже дохнуть страшно, и поставил перед нею.
Она посмотрела с любопытством.
– Ваше высочество?
– Золото идет цвету ваших волос, – ответил я, – но кубок из золота тяжеловат для женской руки. Потому из золотого буду пить я, выказывая мощь моей длани, а вы из этого вот…
Она произнесла в сомнении:
– А не будет ли урона моей чести?
– В чем? – спросил я удивленно.
– Это сотворено не руками человека, – заявила она.
– Но не в аду же, – оскорбленно сказал я. – Там все грубо, уж поверьте!
Она произнесла медленно:
– Поверю. Вы знаете, о чем говорите.
И хотя это прозвучало как комплимент, я что-то в нем засомневался, а когда дошло, как до жирафа, что она имеет в виду, реагировать уже как-то поздно, иначе заслужишь репутацию мудреца, что задним умок крепок.
– Это дар, – договорил я запоздало, – из более… прекрасных сфер.
Она покосилась на мое лицо, в ее глазах странное выражение, где и насмешка, и превосходство, и даже сочувствие, но когда осторожно пригубила вино, на щеках проступил некий румянец.
– Рад, – сказал я с сарказмом, – что вам хоть что-то понравилось.
Она грациозно вскинула брови (зараза, у нее даже это получается грациозно), большие серьезные глазищи оглядели меня с высокомерным изумлением.
– Почему же, – произнесла она неспешно, – мне многое понравилось…
– Например? – спросил я и приготовился услышать хоть что-то приятное.
– Вы прекрасно украсили дворец, – сказала она. – Всю роскошь, что собирали король Леопольд и его предки, выставили наружу и, конечно, на разграбление. Сразу чувствуется, вы сами понимаете, что скоро придется удирать, поджав хвосты. Золото, конечно, постараетесь забрать, но громоздкую мебель, огромные ковры, статуи, столы из янтаря, колонны из редчайшего мрамора или драгоценного малахита… увы, придется бросить.
Я спросил с любопытством:
– Что, в самом деле можно так подумать?
Она посмотрела с пренебрежением.
– А разве не так?
Я взглядом позвал Норберта, он торопливо поднялся и, обогнув стол, подошел ко мне.
– Ваше высочество?
Я кивнул в сторону Аскланделлы.
– Ее высочество обеспокоена реакцией туземного населения на подобную щедрость. Здесь все скупые и жадные, потому сочтут, что мы собираемся отступить, забрав все ценное, а громоздкое оставить…
Он бросил беглый взгляд на сразу застывшее лицо принцессы, перевел его на пирующих, снова посмотрел на императорскую дочь, на этот раз уже с огромным уважением.
– Сэр, – сказал он с чувством, – ее высочество абсолютно правы. Позвольте немедленно принять меры, пока слухи еще не покинули пределы дворца?
– Действуйте, – сказал я. – Если нужно… то и жестко.
Он поклонился и немедленно исчез, а я повернулся к Аскланделле.
– Спасибо за сотрудничество, ваше высочество.
Она надменно искривила губы.
– Что вы себе такое надумали? Я с вами не сотрудничаю! Вы наглые и грубые враги, подлые захватчики чужих земель!
– Ну да, – согласился я мирно, чувствуя сладость победы, – конечно же, чужие земли может захватывать только Мунтвиг. Да еще, видимо, император Вильгельм.
Она снова вскинула брови.
– Император?.. Император никогда не захватывал чужие земли!