– Э, это всего лишь анальгин, что ты делаешь? – удивился он, видя, что я прячу и это лекарство в карман.
– Это я тоже не могу тебе оставить, – сурово сказала я.
– А что я родителям скажу, если у них живот заболит? – заныл он. – И вообще, лекарство денег стоит.
– Деньги я верну, – все тем же суровым тоном ответила я. – Скажи спасибо, что я оставляю вам средство от запора. Ну, ладно, пока все.
Я повернулась и неожиданно мы оказались совсем близко друг к другу, лицом к лицу. Наступила пауза. Его губы были совсем рядом. Я видела, что ему хочется поцеловать меня, но он не решается. Я даже понимала, почему. Всего лишь час назад он собирался умереть из-за любви к другой. Он боялся, что я буду смеяться над ним.
– Знаешь, а я ведь даже не знаю, как тебя зовут, – вдруг с удивлением сказал он. Но только я хотела назвать свое имя, он жестом остановил меня.
– Не нужно имени, – сказал он. – Ты ведь мой ангел-хранитель. Я буду называть тебя ангел.
– Я что, похожа на ангела? – спросила я.
Он отступил на шаг и окинул меня оценивающим взглядом.
– Во всяком случае, ты достаточно хорошенькая для этого.
Наконец-то, оценил, обрадовалась я.
– Ладно, при таком условии, я согласна.
– Тогда все, ангел, пошли пить кофе, – скомандовал он, и, легонько обняв меня за плечи, повел в кухню.
– Вот, – с детской гордостью он продемонстрировал мне там явно иностранную вакуумную упаковку с зернами кофе. – Ты когда-нибудь видела такое? Это двоюродный брат отца присылает нам из Израиля. Настоящий арабика.
Я, конечно же, выразила максимум восхищения столь замечательным кофе, и он, страшно довольный, вскрыл упаковку и пересыпал часть зерен в кофемолку. По кухне тут же поплыл совершенно одуряющий запах. Мне нестерпимо захотелось кофе.
– Давай я пока джезву наполню, – чтобы ускорить дело предложила я. И тут такое началось. Он даже выключил кофемолку и несколько секунд молча уничтожал меня взглядом, а потом возмущенно сказал.
– Женщина, знай свое место. Неужели ты думаешь, что я доверю тебе варить кофе? Женщины могут варить борщ, но настоящий кофе никто из них варить не умеет. Сядь и помолчи.
Пожав плечами, я уселась за стол, а он еще некоторое время продолжал молоть зерна, время от времени проверяя, что получилось и что-то бормоча себе под нос. Наконец, полученный результат его, по-видимому, удовлетворил, так как он выключил кофемолку и пересыпал все из нее в джезву.
– Вот видишь, – снисходя к моему невежеству, попутно объяснил он, – зерна не должны быть смолоты в порошок. Хороший кофе должен быть грубого помола.
Потом он стал тщательно отмерять воду, а я смотрела на него и думала, какой же он еще ребенок. Как только это ребячество могло сочетаться с такой решимостью. И каким характером нужно обладать, чтобы довести до конца решение покончить с собой.
Неожиданно он повернул голову и, поймав мой взгляд, смущенно засмеялся.
– Ладно. Не смотри на меня как на дурачка. Это один турок научил меня так готовить кофе.
Вот увидишь, как здорово получится.
Он поставил джезву на огонь и стал внимательно смотреть в нее.
– Ну, и что там такого особенного ты делаешь, что мне нельзя было доверить? – не выдержала я.
– Сейчас увидишь. Вода не должна кипеть. Нужно внимательно смотреть, и когда она вот-вот будет готова закипеть, нужно быстро выключить, немного подождать и снова включить. И так три раза.
– Ничего себе, и ты каждый раз вот так дурью маешься? – удивилась я.
– Ага, – машинально ответил он, но тут же спохватился и грозно посмотрел на меня.
– Женщина, молчи, – потом сам не выдержал и засмеялся. – Ладно, я вижу тебя все равно ничему не научишь, лучше открой холодильник и достань пирожные. Мама напекла перед уходом.
Я открыла холодильник. Там стояло целое блюдо очаровательных маленьких эклеров, часть из которых была посыпана сахарной пудрой, а часть покрыта шоколадной глазурью.
– Ой, красота какая, – вырвалось у меня. – так у тебя все время были эти пирожные, а ты собрался умереть, – хотела сказать я, но в последний момент поняла, что лучше больше сегодня не говорить об этом, и тут же переменила окончание предложения.
…а ты мне даже и не предлагал, – удалось мне продолжить без малейшей запинки.
– Я боролся с собой, – гордо сказал он не отводя глаз от кофе, – и видишь, наконец-то…
– …сумел оторвать их от сердца, – подсказала я.
– Точно, – засмеялся он. – Все, можно выключать окончательно.
– А сахар ты разве сыпишь не в джезву, а в чашку? – наивно поинтересовалась я на свою голову, и вызвала опять бурю возмущения.
– Да кто же пьет такой кофе с сахаром? Сахар не просто изменяет вкус кофе, он забивает его, он, если хочешь знать, просто уничтожает его.
– Так ведь без сахара он же горький как хинин, – попробовала защищаться я.
– А ты сначала попробуй, а потом будешь говорить, – мой любимый был неумолим. – Сейчас я добавлю немного соли и через минуту можно будет разливать.
– Чего ты добавишь? – не поверила я своим ушам.
– Соли. Это для того, чтобы гуща быстрее осела, – объяснил он, действительно добавляя соль. – Кстати, чего ты сидишь? Можешь уже достать чашки и блюдца.
– Я, между прочим, здесь гость, – возмутилась я.
– Ну, хорошо, хорошо, я сам.
Он достал маленькие чашечки, налил в них кофе, потом уселся напротив меня и очень довольный сказал:
– Ну, давай, пробуй.
Я с опаской поднесла ложечку к губам. Кроме того, что кофе был очень горячий, еще и горечь была несусветная.
– Ну, как? – явно рассчитывая на мой восторг, спросил он.
– Ужасно, – честно ответила я. – То есть, запах, конечно, чудесный, но уж очень горько. Можно хоть одну ложечку сахара добавить?
– Ой, ну ладно, на, бери свой сахар.
Очень расстроенный, он поднялся, вытащил сахарницу и демонстративно поставил ее возле меня.
– Зря я так старался для тебя. В следующий раз, когда придешь, будешь пить ячменный напиток «Дружба», вместо кофе.
В следующий раз, отметила я про себя. Если он говорит о следующем разе, значит, мои дела идут неплохо.
– Я принесу с собой свою банку с кофе.
– Ага, сорта «Кофе молотый». И добавишь в него семь ложек сахара.
– Пять, – поправила я. – Я всегда кладу пять.
Он только с обидой взглянул на меня и промолчал. У меня защемило сердце, так стало его жалко. Действительно, что же это я? Мальчик так старался произвести на меня впечатление, а я?
– Я пошутила, – смиренно сказала я. – Конечно, я не буду добавлять сахар в такой кофе.
– Умница, – обрадовался он. – Это только сначала кажется горько, но постепенно ты привыкнешь. Вот увидишь, ты потом сама не захочешь класть сахар.
– Ну, хорошо, хорошо, только не расстраивайся, ребенок, – засмеялась я.
– Хм, значит, я, по-твоему, ребенок?
С минуту он загадочно и серьезно смотрел на меня, а потом вдруг встал, взял свой стул и поставил ближе ко мне. Я с удивлением смотрела на него, не понимая, что он собирается делать. Он уселся на стул лицом ко мне, наклонился и, взяв мою голову в руки, прижался своими губами к моим в долгом поцелуе.
Хотя я ни с кем никогда долго не встречалась и ничего серьезного не допускала, целоваться мне уж точно приходилось, и неоднократно. И надо сказать, что ничего приятного я в поцелуях не находила: в лучшем случае они оставляли меня равнодушной, в худшем было просто противно чувствовать на своем лице чужие слюнявые губы. Но с ним все было по-другому. Его губы были теплыми и нежными, и мне хотелось, чтобы этот поцелуй продолжался вечно. Но потом вдруг зародилось какое-то неясное чувство обиды. Почему он меня целует? Потому что та, любимая, далеко, а я под рукой? Сейчас скажу ему это.
Но когда он оторвался от моих губ, то прошептал:
– Какие у тебя нежные губы.
И снова стал целовать меня. Я обняла его, чувствуя себя самой счастливой. Но привычка к самокопанию взяла верх, и я снова засомневалась, не покажусь ли я ему слишком легкой добычей. Он оказался необычно чутким. Сразу почувствовал мое отчуждение и, перестав целовать, тревожно заглянул мне в лицо.