Аскланделла с интересом смотрела, как он наполняется странным вином золотистого цвета, где со дна отрываются блестящие, как живое серебро, пузырьки и вереницами устремляются к поверхности.
– Так… кто же… вы, – произнесла она задумчиво, – сэр Ричард? И почему только вы владеете этой странной магией?
Я поинтересовался:
– Полагаете, вот возьму и скажу?
– Нет, – ответила она, – вот так прямо нет, конечно, не скажете…
– И непрямо тоже, – заверил я. – Принцесса, я не встречал более совершенной женщины, чем вы, честно. Но такое совершенство вгоняет меня в оторопь. Мне бы что-нибудь попроще, а совершенство я предпочитаю в математике… ну, это такое, что совсем не такое, что понятно женщине. И к вам у меня такое же отношение, как к той же высшей математике, которую уважаю и чту, но… что еще?
– Я знаю, – произнесла она ровным голосом, – что такое математика. И, думаю, смогу с вами потягаться в ее знании. Хотите?
Я усмехнулся.
– Проиграете, принцесса.
– Боитесь?
– Как хотите, – ответил я. – Каковы условия пари?
– Выиграю я, – произнесла она хрустальным голосом, – вы рассказываете все о себе без утайки. Проиграю, чего явно не случится, раскрываю все тайны я.
– Идет, – сказал я.
– Даете слово?
– Даю, – сказал я. – Слово чести.
Она высокомерно усмехнулась.
– Приступим. Первый вопрос, знакомы вы с… умножением?
– В двадцати вариантах, – ответил я. – Умножение капитала, скорости, в экселе, на ноль, десятичных и простых дробей, корней, мнимых чисел… Вам какое?
Она поморщилась.
– Сколько непонятных слов, чтобы спрятать свое незнание… Просто умножьте, скажем, семьдесят пять на сто восемьдесят!
Я пожал плечами.
– Да ради бога!
Я быстро умножил в столбик для наглядности, она с непониманием смотрела на странную цифру.
– Что… что?
– Результат, – ответил я, – а вы что имели в виду?.. Ах да, простите, как-то не подумал. Как все дикари, вы все еще умножаете с помощью римских букв?..
Она ответила настороженно:
– Разумеется. А вы знаете иной путь?
– Все ленивые люди, – объяснил я, – предпочитают дороги покороче и полегче. Вот смотрите…
Я объяснял, абсолютно не надеясь, что поймет хоть что-то, однако она ухватила не просто быстро, а настораживающе быстро, хотя я чувствовал, что арабские цифры видит впервые.
Еще с полчаса проверяла новый метод, складывая, отнимая и умножая с помощью арабских цифр, затем проделывала то же самое с римскими, к моему изумлению ни разу не ошиблась, наконец отодвинулась от стола и сказала с неохотой:
– Проиграла. А что вы говорили насчет умножения дробей, корней…
– Не берите в голову, – посоветовал я. – Это сложновато даже для меня… временами, а вы слишком красивая. Итак, я готов выслушивать ваши тайны.
Она слегка сдвинула брови.
– Если я расскажу какие-то банальности, вы все равно не сможете обвинить меня, что я что-то укрываю. Как вы сами сказали, красивая женщина не может быть умной.
Бобик всхрапнул, попытался перевернуться на другой бок, но уперся передними лапами в роскошное платье Аскланделлы. Она взглянула с некоторым испугом, то ли за себя, то ли за платье, а он приоткрыл глаз и посмотрел на нее в великом недоумении: а ты здесь откуда?
Она почесала у него под нижней челюстью, похожей на нечто чудовищное, разве что у тираннозавров были такие, он довольно потянулся и снова заснул уже так, кверхулапо.
– Я не говорил, – возразил я, – что красивая женщина должна быть обязательно дурой, хотя, конечно, это приятно, когда сразу два достоинства в одном человеке. Просто это устоявшееся мнение, которое я с огромным удовольствием, как и все мужчины со здоровыми вкусами, разделяю. Но, как я осторожно полагаю, вы не станете скрывать нечто сенсационное?
– Полагаетесь, – спросила она с интересом, – на мою честность?
– Вы меня оскорбляете, – сказал я с достоинством. – Полагаю, что вы уже на законном основании, как проигравшая, похвастаетесь своей уникальностью.
Она взглянула настороженно.
– Вы… догадались?
– Еще бы, – ответил я, не моргнув и глазом. – Это же очевидно. Разумеется, для тех, кто понимает и бдит.
Она покачала головой.
– Не думаю, что здесь есть кто-то еще… из бдящих. И что вы поняли обо мне?
Я понимающе улыбнулся.
– Аскланделла… Кто проиграл спор: я или вы?
Она кивнула.
– Хорошо. Тем более что вы почти догадались. Хотя не так и не о том, но все же… Да, я и есть империя.
– Вот как, – произнес я, стараясь оставаться тем же благодушным и покровительственным и не выказывать, насколько это меня шарахнуло, даже селезенка как-то болезненно сжалась, а может, это и не селезенка. – Что-то подобное я и подозревал, хотя и не знал, как это оформить в слова… Значит, империя?
Она кивнула, лицо спокойное, но теперь я рассмотрел на нем и налет легкой грусти, дочь императора не может позволить себе выказывать сильные чувства.
– Я сама не знала очень долго, – сказала она, – хотя в детстве чувствовала нечто… а потом эти странные сны о предначертании… но когда маги пришли во дворец и долго общались с моим отцом, а потом с моими наставниками…
– Вы поняли больше, – сказал я.
– Даже больше, чем… больше.
– Мне тоже трудно бывает объяснить свое, – сказал я.
В коридоре послышались шаги, голос Зигфрида, наконец распахнулась дверь, быстро вошли Альбрехт, а за ним осторожно Клемент и Сулливан с Мидлем.
Все четверо малость ошалели, увидев нас в креслах у камина и с фужерами вина в руках, словно ожидали застать драку. Альбрехт тут же зыркнул на блюдо с крошками от пирожных, поклонился и сказал не своим голосом:
– Ваше высочество, мы пришли по важному делу. Но вообще-то можем и в другой раз. Вообще-то да, это разумная мысль…
Клемент сказал поспешно басом, это прозвучало комично, будто слон пытался держаться мышью:
– Да-да, мы лучше попозже…
Я ответил небрежно:
– Ничего, мы тоже как раз обсуждаем с принцессой внутриполитические проблемы региона и глобальные последствия социальных сдвигов в сознании простого благородного сословия.
Клемент и Сулливан переглянулись, оба ничего не поняли, но на Аскланделлу посмотрели с уважением и даже опаской. Бобик тоже приоткрыл глаз, посмотрел на них, потом на Аскланделлу.
Она помолчала, мне показалось, что на меня взглянула с немым укором.
– Да, – проговорила она с неохотой, – именно сдвиги…
– Серьезные, – сказал я. – И весьма неожиданные.
Лорды смотрели то на нее, то на меня.
– Но значительные, – согласилась она.
– Хотя и медленные, – уточнил я.
– Зато осторожные, – добавила она. – Уверена, ваши лорды такого же мнения.
Альбрехт сказал поспешно:
– Конечно же, такого! Попробовали бы не такого! Его высочество бывает тяжеловат на руку в гневе. Вы еще не заметили?
Она посмотрела на меня вроде бы с опаской.
– Еще нет…
– Значит, у вас еще все впереди, – пообещал Альбрехт.
Она сказала вежливо:
– Тогда лучше покину вас, пусть его высочество отдохнет от серьезных разговоров, а то у него глаза какие-то… уже почти как у человека.
Они все склонились в почтительнейших поклонах и замерли, пока она неспешно, дочери императоров и даже королей все обязаны делать неспешно, шествовала к выходу.
Бобик посмотрел вслед, даже сделал движение приподняться и хотя бы проводить, но герцог Мидль уже забежал вперед и распахнул перед нею обе створки, поклонился еще раз, уже спине, и вернулся довольный и сияющий, как же, услужил даме, это так важно, так важно в наше рыцарско-галантерейное время.
Альбрехт повернулся ко мне, лицо серьезное, сказал неприятным тоном:
– Ваше высочество, у нас сложилось впечатление, что мы с этой коронацией что-то слишком торопимся.
– Это не вы торопитесь, – ответил я. – Это я тороплюсь. Садитесь, дорогие друзья, объясню… Да садитесь же, я говорю не из вежливости, а чтобы не попадали и не поломали мне тут мебель, что уже и не моя, а короля Леопольда, оказывается! И откуда он взялся…
Они сели, я хотел было угостить их вином, но решил, что это слишком, только что старался перед Аскланделлой, но там обошлось пирожными, а эти целого быка сожрут.