Еще больше от этого занятия страдал его лучший друг и сослуживец, тоже полковник и опер по особо важным делам Станислав Крячко. Вот уж кого эта работа просто выворачивала наизнанку и лишала всяческой радости жизни. Уж кто-кто, а Станислав Крячко был явно не создан для писательской деятельности. И если в другие, менее напряженные периоды он мог еще увильнуть от этой работенки, то сейчас это было совершенно невозможно: их шеф и также многолетний друг генерал-лейтенант Петр Николаевич Орлов строго-настрого поручил сыщикам подбить все материалы к сдаче, а многие из них касались дел, лично раскрытых Гуровым и Крячко, посему свалить это на кого-нибудь из младших чинов было нельзя. Вот и приходилось Станиславу Крячко, вздыхая, чертыхаясь, а иногда и откровенно матерясь, ерошить свою и без того вечно лохматую, хотя и изрядно поредевшую шевелюру пятерней и продолжать оформлять отчеты, объяснительные и прочие бюрократические бумаги.
Гуров, ненавидевший бюрократизм не меньше Станислава, вел себя гораздо спокойнее, принимая данное занятие как неизбежное зло, издержки, которого имеются в любой профессии. Потому он молча и сосредоточенно стучал по клавиатуре компьютера, в то время как Станислав все больше ерзал на стуле, периодически раздраженно комкая очередной испорченный листок и бросая его в мусорную корзину.
За окном, тем временем, совсем стемнело. Станислав поднял голову и с надеждой посмотрел на часы. Гуров головы не поднимал – часы были перед ним, высвечиваясь на экране монитора. Он видел, что рабочий день его уже закончился, однако хотел все-таки доделать намеченный на сегодня план. Оставалось немного, где-то на полчаса работы, и полковник не собирался откладывать это на завтра. Он вообще мечтал поскорее расквитаться с писаниной и приступить к чему-то более привычному и полезному.
Крячко выразительно кашлянул, явно намекая на то, что пора бы сворачивать всю бухгалтерию и отправляться домой, но Гуров проигнорировал его намек. Тогда он решительно поднялся со стула, сдвигая ворох своих бумаг в сторону, и заявил:
– Мне сверхурочные не платят!
– Да иди ты уже! – махнул рукой Гуров. – Все равно только бумагу портишь!
– И уйду! – тотчас подхватил Станислав. – Я просто подумал, может, тебе самому надоело бумагу пачкать? Вместе бы по домам отправились.
– Ну, вместе нам только до ворот УВД, – заметил Гуров. – А дальше каждый по своим машинам.
– Ну как знаешь, – пожал плечами Станислав и, нахлобучив кепку, вышел из кабинета, оставив Гурова один на один с отчетами.
Лев не слишком расстроился после его ухода – одному работалось даже лучше, спокойнее: можно сосредоточиться и не отвлекаться на посторонний шум, который постоянно создавал Крячко своей возней.
Быстро перепечатав три коротких справки и подшив их к материалам дела, он собрался подбить последний на сегодня отчет и с чистой совестью отправиться домой, оставив на завтра лишь сущие мелочи, которые можно будет сделать за первую половину дня.
«Интересно, кроме меня, полковника и руководителя криминального отдела, и дежурного какой-нибудь дурак еще остался в управлении?» – с усмешкой подумал Гуров, потягиваясь на стуле и разминая затекшие мышцы.
Ответом ему послужил скрип открываемой двери, и в кабинет вошел сам генерал-лейтенант Орлов. Он посмотрел на Гурова с выражением облегчения в глазах, как будто был счастлив, что полковник задержался на рабочем месте, довольно хмыкнул, осторожно присел на стул напротив него и вкрадчиво спросил:
– Работаешь, Лева?
– Как видишь, – насмешливо отозвался Гуров.
Он уже понял, что Орлов зашел к нему не для того, чтобы интересоваться продвижением готовности документов, а по какому-то вроде бы рабочему, но в то же время и личному делу. Ибо легкая виноватость, сквозившая во взгляде и позе Орлова, выдавала его с головой.
– Ну и чем еще ты решил нагрузить меня под конец столь блестящего в профессиональном плане трудового дня?
– Почему сразу нагрузить? – развел руками Орлов.
– Ну потому что я ни за что не поверю, что ты пришел проявить любопытство, не устал ли твой лучший опер и не требуется ли ему помощь.
– Я, Лева, своими лучшими сыщиками всегда интересуюсь, – заметил Орлов. – И помощь всяческую всегда готов оказать. И уверен, что и они мне ее окажут в случае чего.
– И какая же помощь требуется тебе позарез именно сейчас? – Гуров отодвинул клавиатуру, понимая, что допечатать пресловутый отчет сегодня уже не получится – у Орлова явно было что-то поважнее, отказаться от чего ему вряд ли удастся.
Орлов вздохнул, повозился на стуле, потом склонился к Гурову и сказал вполголоса:
– Нужно помочь одному хорошему человеку…
– Тебе?
– Ну, разумеется, и мне, – слегка замявшись, кивнул Орлов. – Но под хорошим человеком я имел в виду другого. В общем, Лева, у меня к тебе просьба. Как личного, так и профессионального характера. Ты знаешь, как я тебе доверяю…
– И как я уважаю Остапа Ибрагимовича! – подхватил Гуров.
– Лева, – поморщился генерал, – ну не время сейчас для твоих шуток! Хотя они, как всегда, очень тонкие и в точку. Ты у нас профессионал не только по части сыска…
– Да ладно тебе расшаркиваться, говори уже, что нужно-то? Полагаю, речь не об очередной писульке, которую требуется состряпать?
– Нет. Дело в том, что ко мне обратился один человек. У него, понимаешь, проблемы… щепетильного характера. А ты, кроме писанины, все равно сейчас ничем не занят. Вот и выслушай, помоги, подскажи. От отчетности я тебя освобожу! – тут же добавил Орлов. – Знаю твою нелюбовь к этой работе.
– А почему меня? Освободи Крячко – он тебе ноги будет целовать!
– Дождешься от него! – проворчал генерал. – Нет, Станислав, при всем к нему уважении, в роли помощника по данному вопросу мне не кажется подходящей фигурой. Тут вникнуть требуется, не рубить с плеча. Я же говорю – проблемы щепетильного свойства!
– Неверные жены? Внебрачные дети? Нетрадиционная ориентация? – принялся перечислять Гуров, невольно нахмурившись, – он терпеть не мог проблем подобного рода, житейско-бытовых. Его интересовали сложные, лихо закрученные дела.
– Нет-нет! – тут же замахал руками Орлов, предупреждая возможный отказ своего любимца. – Совершенно ничего подобного!
– А то я уж подумал, что твой клиент – персона, как это сейчас принято выражаться, медийная и боится огласки какого-нибудь не слишком приятно пахнущего факта из своей бурной биографии.
– Ничего подобного! И человек не публичный, и никакими неприятными фактами из личной жизни тут не пахнет!
– Ну, так раскрой мне этого таинственного незнакомца, – усмехнулся Гуров. – Не томи душу!
Орлов слегка помолчал, потом негромко произнес:
– Это некто Конышев Виктор Станиславович. Вполне уважаемый человек, бизнесмен. У него риелторская контора, называется «Зодчество».
– И что же у него случилось?
– Да я сам толком не пойму, дело какое-то мутное… Не поймешь, откуда ветер дует.
– То есть темнит твой клиент, – сделал вывод полковник. – Не хочет откровенничать, а надеется на нас переложить все собственные проблемы.
– Да нет же, Лева! Он действительно сам не знает, чего от него хотят!
– Меня больше волнует, чего он хочет от нас? В частности, от меня?
– Для начала я прошу тебя его просто выслушать. Вы-слу-шать, Лева! – подчеркнул Орлов. – Ну а дальше уже ты сам сделаешь все надлежащие выводы.
– Ну допустим, – немного помолчав, сказал Гуров. – И когда он хочет побеседовать?
– Сейчас, Лева.
– Как – сейчас?
– Да очень просто. Он в кабинете у меня сидит. Ждет, так сказать, аудиенции.
– Что же он, более подходящего времени не мог выбрать? – возмутился Гуров. – На часы посмотри! Восьмой час! Я и так задержался. И ладно бы речь шла о действительно серьезном деле, а то непонятная какая-то ерунда!