– Черный колдун, да, – продолжал возчик. – Некоторые говорят, можно увидеть, как он взлетает с колокольни, как черная ворона на закате. Другие рассказывают, что ночью он оборачивается большой черной собакой и бродит по улицам.
Саймон почувствовал, как мать опять сжала его руку.
– Так что вам нужно быть тут осторожнее, – предупредил возчик. – Смотрите в оба.
Саймон не знал, что это означает, но под предостерегающим взглядом матери спрашивать не стал.
– Вы же не хотите, чтобы он превратил вас во что-нибудь мерзкое.
– Мы не станем его беспокоить, – сказала мать Саймона, поскольку возчик, вероятно, ожидал ответа.
– Но может быть, он-то вас побеспокоит, – возразил возчик, и женщина умолкла.
Саймону не нравился возчик. Он так и сказал маме, когда они влезли в повозку, но она шикнула на него. Они преодолели более двадцати миль, и это была первая остановка за все время. Сейчас возчик стегнул лошадь, и она медленно потащила повозку через мост над рекой, в город.
Когда они проехали часть моста, вдруг раздался хриплый, отчаянный голос:
– Воды!
Саймон так резко подпрыгнул, что чуть не вывалился из повозки.
– Воды! – молил голос. – Ради бога!
Саймон оглянулся, но так и не понял, откуда доносится этот голос. Возчик захихикал.
– Это волшебный мост, – сказал он, подмигивая мальчику.
– Воды! – снова раздался голос.
– Воды! – закричал Саймон точно таким же тоном.
– Неплохо, – одобрил возчик. – Он мог бы выступать с бродячей труппой.
Саймон свесился из повозки в ту сторону, откуда доносились крики.
– Саймон! – одернула его мать, втаскивая обратно. – Откуда он раздается? – обратилась она к возчику, и тот указал в сторону любопытного строения, находившегося посередине моста.
– Маленькая часовня, – пояснил он. – Построена давным-давно. Теперь ею никто не пользуется. Но внизу есть подземелье для тех, кто провинился.
Он щелкнул хлыстом, и лошадь миновала часовню. Голос продолжал взывать к ним:
– Воды!
– Вокруг тебя полно воды, – ответил возчик, – стоит только посмотреть.
Саймон увидел, что здание накренилось с одной стороны моста и повисло над вспенившейся рекой. Мальчик привстал, вытянув шею в ту сторону, откуда доносился голос.
– Они его выпустят? – прошептал он на родном языке.
Мать ничего не ответила – лишь усадила на место, поплотнее укутав в синее одеяло, которым они прикрывались ночью.
– Тише, Саймон, – сказала она шепотом.
– Вам ни к чему расстраиваться из-за такого, как он, – заметил возчик. – Он попался на воровстве, а может быть, не ходил в церковь. Скорее всего, вы увидите его завтра в колодках.
Возчик резко стегнул лошадь перед подъемом в гору. Саймон молча смотрел на его толстую шею и вдруг почувствовал, как засосало под ложечкой, затем задрожали руки и ноги. Он попытался думать о матери, о ее тонких пальцах, сжимавших его руку, и о прядях темно-рыжих волос, щекотавших ему лицо.
Возчик остановил лошадь неподалеку от церкви.
– Дальше я не поеду, – сказал он. – Вам бы лучше здесь сойти.
Он спустился с повозки, обмотал вожжи вокруг ветки дерева, потом протянул руку матери Саймона.
– Плата, – потребовал он.
Женщина вцепилась в соскользнувшее одеяло.
– У меня нет денег, – ответила она.
– А я и не думал, что они у вас есть, – заметил возчик.
Поколебавшись, мать Саймона отпустила одеяло и подала возчику руку. Саймон схватил ее за юбку, но она его отстранила.
– Жди здесь, – велела она, легонько погладив его щеку. – Я ненадолго.
Секунду она постояла в повозке, затем легко спрыгнула на землю. Саймон следил за тем, как возчик ведет мать в рощицу, к деревьям и кустам.
Саймон сжался в комок, обхватил руками трясущиеся колени. Он чувствовал запах нового города – у каждого города, в который они приезжали, был свой собственный запах. Здесь пахло дымом от сжигаемого мусора, а еще – влажной шерстью, разложенной в полях на просушку. Несмотря на вечернее время, вокруг кипела жизнь: стучали колеса повозок, хрипло ругались мужчины, плакали младенцы, перекликались между собой женщины. Запах людей был резким и характерным, как у коров. Саймон слышал, как со звоном ударяется по наковальне молот кузнеца, как лает собака и как гремят перекатываемые бочки. Потом вдруг зазвонили колокола на церкви, и после перезвона один колокол стал отбивать часы. При каждом ударе Саймон клал по одному пальцу на поношенную ткань своих штанов – таким образом мать учила его считать, но он всегда сбивался, не дойдя до пяти.
С колокольни слетела птица и, медленно описав круг, опустилась на ветку, почти вровень с головой Саймона. Она была так близко от мальчика, что он мог разглядеть ее перья – не все черные, попадались и синевато-зеленые, – и круглый оранжевый глаз. Птица склонила голову набок, затем издала хриплый звук. Саймон поспешно прищурился, вспомнив то, что возчик рассказывал о настоятеле. Птица придвинулась ближе, и ему стали видны неровности костистого клюва и тонкий, дрожащий язык. Затем она расправила крылья и резко взлетела вверх.
В ту минуту, когда птица поднялась в воздух, в голове Саймона как будто что-то сместилось. Он чувствовал, как там что-то кренится и бурлит, и слегка покачнулся, пытаясь удержать равновесие. Мальчик поднялся на ноги и огляделся, но птица скрылась из виду. Именно об этом ему всегда хотелось узнать. «Куда улетают птицы, мама? – спрашивал он. – Куда они улетают?»
Как бы в ответ у него за спиной внезапно зашуршали ветви, и из-за них показалась мать. Она запыхалась, и у нее был смущенный вид. Она поспешила к повозке и, протянув Саймону руку, посмотрела на него тем упорным взглядом, который он хорошо знал.
– Бежим! – воскликнула она.
2
Саймон спрыгнул с повозки, приземлившись на четвереньки в грязь. Он умел быстро бегать, быстрее, чем мать, которой мешала длинная юбка, и вскоре он уже тащил ее по тропинке, которая проходила между двумя высокими стенами и вела к городским улицам. Возчик следовал за ними. Саймону казалось, он фыркал и ворчал, как большой зверь. Мальчик ощущал его жаркое зловонное дыхание на затылке.
Но в конце дорожки он совсем забыл о возчике. Многочисленные прохожие несли кувшины с водой, корзины с выстиранным бельем и свежесрезанной зеленью. Дома стояли очень близко друг от друга, и первый этаж выступал вперед, так что люди могли протянуть через улицу руку и потрогать друг друга. На пороге одного из домов сидела женщина и пряла. По узкой улочке, где, казалось бы, невозможно было проехать, медленно катилась повозка с бочками, направлявшаяся к пивной. В лавке мясника с железных крючьев свисали свиные туши с вспоротым брюхом и обнажившимися ребрами, а вокруг них собирались голодные собаки.
Саймон с матерью пробирались сквозь толпу. Мальчику не нравилась такая толчея, но он знал, что лучший способ скрыться – затеряться в толпе; им приходилось не раз так делать. Они прокладывали путь вдоль извилистой улочки, следуя за слабыми, но отчетливыми звуками музыки. Прошли мимо лавки аптекаря, в окнах которой были выставлены разноцветные пузырьки. Затем столкнулись с ночным сторожем, который трезвонил в колокольчик и выкрикивал время, а потом – с двумя мужчинами в мантиях членов церковной коллегии, тоже звонившими в колокольчик и призывавшими подавать милостыню для бедных.
Саймон надеялся, что им удастся найти что-нибудь съестное, и тогда они смогли бы выбраться из этого шумного, вонючего города и, как обычно, заночевать в лесу. Он уже чувствовал, как у него слипаются глаза – даже в таком оживленном месте. Ему казалось, что сквозь весь этот шум он слышит тихий зов лесов, где кипит тайная жизнь, что-то вынюхивая, прячась в норы и устраиваясь на покой среди корней деревьев и в подлеске. Опустив глаза и расставив локти, он пытался двигаться в одном ритме с толпой, которая напоминала какого-то многоголового зверя. Потом они свернули за угол, и мать остановилась.