Но Веля – человек мира. Личность другого масштаба, а большому кораблю большое плавание.
Эмма и Веля сидели в машине – и что-то было в них нездешнее, заморское. А именно: дорогая неброская одежда, отсутствие лишнего веса плюс доброжелательность. Веля остановил машину, стал говорить о чем-то с тем человеком, который шел возле меня. А я просто стояла и молчала и рассматривала эту пару людей с другой планеты. И понимала, что в Америке они приживутся, а я останусь в своем болоте и буду здесь квакать, в смысле говорить – хорошо и складно.
Эмма летуче улыбалась мне из машины. Это была вежливость воспитанного человека; не воротить морду в сторону, а дескать: вижу-вижу, очень приятно.
Мужчины окончили разговор, и Веля тронул машину. Они отъехали и увезли с собой свой мир. А мы остались на дороге.
Была еще одна встреча.
Я приехала с моим другом к кому-то на день рождения. Было обильное советское застолье, а именно: холодец с хреном, салат оливье, селедочка с картошечкой, квашеная капуста и так далее. Это обязательный ассортимент тех времен. Сейчас – другое время. Сейчас на столах – красная икра, клешни крабов и прочие морепродукты. Холодец и салат оливье – жлобская еда, повышающая холестерин, опасный для жизни. Я все понимаю, но для меня до сих пор нет ничего вкуснее, чем холодец с хреном и салат оливье.
В конце вечера решили поиграть в преферанс. Мой друг радостно согласился, а мне надо было вернуться домой.
– Тебя отвезет Татьяна, – сказал друг.
– Никаких Татьян, – возмутилась я. – Я с тобой приехала и с тобой вернусь.
Друг растерялся. Ссориться со мной он не хотел, но и упустить игру в преферанс было бы обидно.
Веля и Эмма стояли рядом и присутствовали при конфликте.
Мой друг устремился к Веле за справедливостью: кто из нас прав.
– Ты все сделал правильно, – рассудил Веля. – Но ты потратил недостаточное количество слов.
Я запомнила это его высказывание; действительно, очень часто все зависит от ДОСТАТОЧНОГО количества слов.
Мой друг мог бы мне сказать, что он давно не играл в преферанс, а для него это релакс, расслабление. А он так устал, все нервы натянуты, и только я одна могу его понять, потому что у меня тончайшая душа. И какая разница: кто довезет меня до дома – он или Татьяна. Татьяна живет по соседству и сможет доставить меня до самого подъезда. А если мне важно вернуться именно с ним, то я могу подождать, пока не закончится игра.
И тогда бы я сказала: – Да нет. Зачем ждать? Это долго. Я, пожалуй, поеду с Татьяной…
На самом деле мой друг был единственным ребенком в семье, его баловали всю дорогу, и он не в состоянии был думать ни о ком, кроме себя. Он так привык.
Таких людей много. От них хорошо бы держаться подальше. Но именно такие и нравятся. Хорошие мальчики, как правило, скучны. Интересны плохие мальчики.
Веля, как ни странно, был хороший мальчик, несмотря на всеобщую любовь и заласканность. Его все любили и баловали. Он умел не вызывать зависти, хотя его талант и успех были очевидны. При всем при этом Веля был теплый, скромный и глубоко порядочный человек. Он как будто не замечал своей избранности и соблюдал все правила приличия и все законы человеческого бытия.
Эмма была за ним как за каменной стеной. Счастливая женщина, Эмма.
В следующий раз мы встретились через тридцать лет.
Талантливые люди старыми не бывают. Веле стукнуло шестьдесят пять, но он мало изменился. Во всяком случае в моих глазах. Тот же лукавый взгляд, та же тихая улыбка. Седина в русых волосах как-то затерялась. Общий тон – пепельный.
Мы встретились в Швейцарии на книжной ярмарке. Туда были приглашены ведущие российские писатели, и я в том числе.
Мой талант тих и скромен на фоне настоящих творцов, таких как Веля и иже с ним. Но среди приглашенных были и такие, которые писали намного слабее, чем я. Это успокаивало и уравновешивало.
За тридцать лет в жизни Вели произошли большие перемены. Жил он в Америке, на берегу океана. Круглый год солнце, фрукты, морепродукты, рай.
Внук Эммы Левушка вырос, расцвел и погиб в двадцать пять лет. Это случилось пять лет назад. Что явилось причиной трагедии – неизвестно. Подозревают наркотики. Я не помню, чтобы в мое время существовала эта гибельная чума. А сейчас наркота ходит, как смерть с косой, и косит молодых, красивых, прекрасных. Буквально выкашивает.
Эмма сломалась. Погиб смысл ее жизни. На чужбине, пусть даже в раю, но в чужом раю, она питала свою душу только любовью к близким: дочке, внуку, мужу. И вот главное звено – Левушка – исчезает, растворяется во вселенной.
Эмма подходила к Веле, поднимала к нему свое маленькое лицо, обтянутое горем, и спрашивала:
– Как мы теперь будем жить?
– Мы будем жить грустно, – отвечал Веля.
Живой в могилу не ляжешь. Надо жить, и они стали жить грустно; Эмма провалилась в депрессию. Она не хотела начинать день, не хотела причесываться, готовить еду. Зачем? Она просто ждала, когда все кончится, она переместится в мир иной и встретит там своего Левушку и спросит его: как это все случилось? Только он один это знает и сможет ответить на все ее вопросы.
Веля терпеливо заставлял Эмму начинать день, умывал ее и причесывал, шел в магазин, покупал продукты, потом возвращался и готовил обед.
Кормил Эмму из ложечки, следил, чтобы она получала нужное количество калорий и витаминов.
Веля надеялся, что время лечит. Эмма в конце концов выйдет из депрессии. Но ничего не менялось. Каждое утро Эмма открывала глаза и произносила одну и ту же фразу: «Так плохо, как сегодня, мне не было еще никогда…»
Жизнь Эммы – ее детство, юность и зрелость – протекала без испытаний. Ее всегда любили, вначале родители, потом мужчины, и главный приз жизни – Веля. У Эммы не было потерь, утраченных иллюзий, разбитых надежд. У нее не было иммунитета к утратам, и, когда на нее свалилась бетонная плита горя, она не выдержала. Сломалась и не могла подняться. Так продолжалось изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.
Веля принял эту жизнь. Он делил горе любимой женщины, но помимо этого он еще и работал. Писал свою «нетленку» – так шутили его московские друзья. Где сейчас эти друзья? Где их общая бурная молодость? Где эта страна – Советский Союз? Все рухнуло, обвалилось. Когда-то Веля и его друзья мечтали сломать режим, развеять застой, разогнать старцев на трибуне Мавзолея. И вот все случилось. Режим сломан. Застой развеян.
На смену старых пришли молодые, активные и жадные. Все изменилось. Можно возвращаться домой, в Москву, в русский язык. Не обязательно сидеть в чужом раю. Но не обязательно жить только в одном месте, в конце концов можно жить и на две страны. И даже на три. Можно быть человеком мира.
А почему нет?
Веля стал наезжать в Москву, тем более что его непрерывно приглашали. Велю помнили и любили и считали за честь видеть его в разнообразных жюри.
Веля отрывался от Эммы. Вместо себя оставлял надежного человека: дочку Эммы Машу или домработницу итальянку Камиллу. Камилла подходила больше. Это была крупная, веселая, рукастая крестьянка. Она не обращала внимания на депрессию хозяйки, и Эмма как-то незаметно отвлекалась от своего горя. Тогда как Маша – удваивала: на депрессию Эммы наваливала еще и свою.
Веля стал бывать в Москве все чаще. Ему оплачивали проезд, гостиницу и гонорар. Гостиница Веле не нужна. Свою квартиру в центре Москвы они с Эммой не продали, а оставили на всякий случай. И этот всякий случай являлся все чаще.
В какой-то момент Веля осознал, что его жизнь – здесь, а не там. Здесь его любят. Здесь – русский шарм и русская ментальность, которой больше нет нигде. И сам он русский до мозга костей. Свой среди своих.
В Сочи проходил основной российский кинофестиваль. Веля – председатель жюри.
Фильм кончился. Все зрители ушли, и жюри тоже разошлось. А Веля все сидел и думал о том, что увидел. Фильм его потряс уровнем правды. В Советском Союзе не могло появиться такого фильма. Его бы сразу закрыли и смыли пленку. Чувствовалось, что автор фильма знал эту жизнь, о которой рассказывал: жизнь современного дна. Литература и кинематограф никогда прежде не заглядывали в это безжалостное дно.