Но даже и такой неуклюжий лов принес прибыль — в целлофановом пакете у его ног шевелилась уже парочка крупноватых, чуть ли не в локоть, хариусов.
Андрей не глядя достал из куртки помятую пачку сигарет, зубами подцепил последнюю. Пустую пачку аккуратно засунул обратно в карман.
Он уже приучил местную молодежь убирать за собой на бережке, где любил порыбачить, следы ночных посиделок с неизменными пластиковыми бутылками дешевого пива, так что и самому не следовало мусорить.
— Эх, Анна, Анна! — Он задумчиво поскреб подбородок. — Хорошая ведь баба! Ну почему ты меня не хочешь понять?
Адресованный в пустоту вопрос так и остался без ответа. Крупная рыбина, не меньше чем на три килограмма, неудачно подсеченная Андреем, с победным видом ударила серебристым хвостом по голубой воде, подняв каскад брызг, и ушла на глубину, утянув за собой крючок и грузило вместе с порванной леской.
— Ферфлюхте, и тут невезуха! — матерясь вполголоса, Андрей перематывал новую леску. — Эту-то точно не порвешь, курва! — Он погрозил кулаком в сторону реки. — Зря, что ли, я за нее такие деньжищи отдал?
Купленную весной на китайской барахолке леску он хранил на особый случай, но другой не было, и пришлось, хоть и с немалым сожалением, открывать яркую упаковку с непонятными иероглифами и нарисованной акулой на огромном крючке.
— Пся крев! — Толстая леска соскальзывала с катушки. — Матка Боска!
Этот набор из вычурных ругательств стал для него в последнее время заменой русского народного крепкого словца.
Варенька, с которой он с таким чаянием заново изучал немецкий, была полькой по происхождению. Бабка Магдалена, помнившая девочкой депортацию в Сибирь, до сих пор дома говорила только по-польски.
У Вареньки в разговорах тоже часто проскакивали польские слова. Особенно не любила бабка Магда занятия немецким языком, когда они с книгами рассаживались за круглым столом в единственной комнате небольшого дома.
— Иджь до пекла, Анджей! Да, да! Иди к черту! — Бабка в сердцах плевала и уходила за занавеску. — Погнали тебя из бурсы, даром что два года там по-пёсьи лаяться учился! Вот как стал Панове официером, так и добре! И сейчас какой ладный кавалер! А, Барбара?
Варенька неизменно стыдливо опускала глаза и краснела, а Андрей, машинально выговаривая польские слова, под столом брал ее тоненькую ладошку и крепко сжимал…
— Акулу я, конечно, не поймаю… — Андрей наконец справился с непослушной катушкой и приделывал грузило и крючок, благо банку с рыболовными снастями он всегда таскал с собой, — но тебя, — рыбина, словно издеваясь, плеснула недалеко от противоположного берега, — я вытяну! Порадую Анну, а то с пустыми руками она меня вообще на порог не пустит!
Понятно, что домой теперь, особенно после утренней ссоры, идти он не хотел, вот и сидел уже третий час на берегу. Припекало солнце, и Андрей расстегнул ветровку.
Одет он был стандартно для этих весьма глуховатых мест — разбитые кроссовки, мятое и грязное синее спортивное трико, порядком ветхая пятнистая камуфляжная зеленая куртка, прожженная во многих местах.
Вот только на голове, вместо какой-нибудь привычной для деревенского мужичка кепки или шапки, красовался краповый берет с дыркой на месте кокарды, а из-под ворота куртки выглядывала тельняшка в такую же багровую полоску.
Эти элементы военной униформы не совсем гармонировали с обычной одеждой деревенских, но очень соответствовали выражению его лица, которое на многих слабонервных гражданских людей производило неизгладимое впечатление: чуть прикрытый русыми волосами лоб пересекал коричневатый широкий рубец шрама.
Подобный рубец шел также от левого виска к центру подбородка, но проследить его окончание было делом трудным — мешала густая растительность, которую уже нельзя назвать щетиной, но еще рано именовать бородой.
Андрею можно было смело дать за полста годов на вид, хотя на самом деле он был моложе почти на десяток — больно его старили безобразные шрамы, обильная седина и борода.
Неприятное впечатление оставляли и его серые глаза — очень цепкие, холодные и колючие, с чуть плескавшейся темной водицей беспощадной жестокости и безумия.
Прежде, в той, старой жизни, Андрей Никитин был лихим воякой с майорским званием. Теперь же находился он в полной отставке — оформили на пенсию два года назад.
С ним эскулапы возились недолго — после многочисленных контузий и ранений он начал «шизовать», и врачи быстренько его выписали с инвалидной справкой, а начальство не менее быстро уволило на заслуженный отдых.
Однако не было бы счастья, но только несчастье помогло, если можно так сказать. Весной умерла бабушка и оставила ему свой дом в таежной сибирской деревушке. Андрей после оформления пенсии и получения всех нужных справок сразу переехал на новое место жительства.
Наследство оформили ему очень быстро, особенно после того, как он выбросил из окна кабинета чиновника, который весьма необдуманно потребовал взятку в две тысячи рублей за оформление бумаг.
Выйдя в очередной раз из психиатрической лечебницы, завсегдатаем пограничного отделения которой он стал, Андрей тут же получил на руки все необходимые бумаги и на машине местного РОВД, от греха подальше, поехал в свою деревню.
Личная жизнь также потихоньку устраивалась: сразу уж глянулась ему дородная соседка. Анна была, по определению классиков, кровь с молоком — красивая, статная, длинные темные волосы туго уложены на голове, сильные руки, гордая осанка.