Потом я прижался спиной к стене, и они набросились на меня всем скопом. Я врезал кому‑то по загривку, он упал... и растаял, не успев долететь до пола.
Вот это интересно... Число людей в комнате стало быстро изменяться, когда некоторые из тех, кого я свалил, стали пропадать. Это было очень здорово и могло бы уравнять шансы, если бы прямо как из воздуха не возникали все новые и новые люди. Я попытался прорваться к двери, но этот номер не прошел, а потом на мою голову обрушилась дубинка и вышибла из нее остатки соображения.
После этого все стало похоже на драку под водой. Я повалил еще нескольких, однако делал это уже без души. Меня схватили за руки и стали тащить из комнаты. Я немного подергался и славно отругал их на полдюжине наречий, но все, конечно, без толку. Они проволокли меня из комнаты дальше, в ожидавший лифт. Кто‑то поднял газовый баллончик, и, как я ни старался отвернуть голову, струя газа попала мне прямо в лицо.
Никакого действия я не почувствовал, зато разозлился еще больше и стал лягаться, щелкать зубами и вовсю ругаться. Люди в масках что‑то мямлили ругались, должно быть, и это взбесило меня еще пуще. К тому времени, когда мы добрались до места назначения, я был готов убивать, что в обычном состоянии для меня делать довольно затруднительно, и убивал бы, не будь накрепко привязан к какому‑то хитрому электрическому стулу с электродами, прикрепленными к запястьям и лодыжкам.
– Хоть расскажете потом, собаки, что Джим ди Гриз умер как мужчина! проорал я. На голову мне опустился металлический шлем, и, перед тем как он закрыл мне лицо, я ухитрился выкрикнуть:
– В задницу ваш Специальный Корпус. И в задницу вашу...
Опустилась темнота, и я понял, что дожил до разрушения сознания, а может, и до электрического стула.
Но ничего не произошло, шлем снова поднялся, и один из моих пленителей снова пустил мне в лицо струю газа. Я почувствовал, как моя злоба исчезла так же быстро, как и появилась. Тут я увидел, что они освобождают мне руки и ноги. И еще, в это время большинство из них уже сняло маски, и я узнал техников и ученых Корпуса, которые обычно околачивались в этой лаборатории.
– Скажите мне кто‑нибудь, какого черта вы все это затеяли?
– Дайте мне сначала закончить, – сказал один из присутствующих, седовласый мужчина с кривыми зубами, похожими на старые пожелтевшие надгробные камни, зажатые между губ. Он повесил мне на плечо один из ранцев и вытянул из него кусок провода. На его конце был небольшой диск, человек коснулся им моего затылка, и провод пристал.
– Ведь вы – профессор Койцу, верно?
– Да. – Зубы задвигались вверх и вниз, как клавиши пианино.
– Скажите, пожалуйста, уместно ли будет, если я попрошу объяснений?
– Конечно. В данных обстоятельствах это будет естественно. Ужасно неприятно, что нам пришлось обойтись с вами так грубо. Это был единственный выход захватить вас врасплох и как следует разозлить. В ярости рассудок замкнут сам на себя и может сам себя поддерживать. Если бы мы пытались вас уговорить, объяснить, что к чему, то провалили бы все дело. Пришлось просто напасть. Мы дали вам газ ярости и сами им надышались. Больше нечего было делать... черт возьми, пришла очередь Магистра! Это все сильнее чувствуется даже здесь. – Один из белохалатников вдруг задрожал, сделался прозрачным и исчез.
– С Инскином вышла та же история? – спросил я.
– Конечно, он – в первую очередь.
– Почему? – спросил я, тепло улыбнувшись и решив, что это, пожалуй, самый идиотский разговор в моей жизни.
– Они борются против Корпуса. Начинают с руководителей.
– Кто?
– Не знаю.
Я услышал, как заскрипели мои зубы, но внешне сохранил спокойствие.
– Будьте добры объяснить более подробно или найдите кого‑нибудь, кто сможет рассказать эту историю лучше вас.