Наконец они остановились перед одной из дверей. Глянув через окошечко внутрь, конвоирша отперла замки и сказала:
– Ну, ступай! Бог тебе в помощь! Ты уж там поаккуратней!
Мария вошла в полутемную камеру, дверь за ней закрылась, и она, ничего не видя после яркого света, сделала всего один шаг вперед, но на что-то налетела, это что-то загремело, и отовсюду раздались недовольные голоса:
– Ты чё шумишь? Чё спать мешаешь?
– Под ноги гляди, шмара безглазая!
Женщины еще повозмущались, и, когда они немного стихли, Мария сказала:
– Добрый вечер! Извините, но я не видела, что здесь на дороге что-то стоит.
Тут она почувствовала возле себя чье-то присутствие, раздался голос:
– А вот это тебе, чтобы в следующий раз лучше видела!
Потом Мария почувствовала резкую боль, и на нее обрушилась темнота. Когда она уже могла что-то соображать, оказалось, что она лежит на полу, свет включен, но перед глазами все плывет, а сверху раздается чей-то торжествующий голос:
– Бабоньки! Мы новенькую прописали! Кончай придуриваться! Вставай! Обзовись, кто такая будешь!
Вставать Марии решительно не хотелось. Хотелось просто умереть, вот на этом самом месте. Чтобы больше не было этой боли в левом глазу, этого унижения, этих издевательств. Вот тебе и Станиславский: «Вы в предполагаемых обстоятельствах». Тут над ней раздался уже другой голос, грубый и хриплый:
– Клякса! Ты ее, часом, не пришибла?
– Да нет! Вон! Раз глазом хлопает, значит, живая! Вторым-то она еще не скоро глядеть сможет! Вставай! – За этим последовал такой удар ногой в бок, что Мария заорала от боли.
– Клякса! Отзынь! Только трупов нам здесь и не хватало! – остановил избиение все тот же грубый голос. – Поднимите ее! Хоть посмотрим, кто такая. Точно, что не из наших.
Марию грубо подхватили под руки и поставили на ноги, которые под ней подгибались, а голова свесилась на грудь. Кто-то взял ее за волосы, закинул голову так, чтобы было видно лицо, и раздался голос:
– А она ничего! Ну, Баржа, это по твоей части!
– Не в моем вкусе, да и старовата, – ответил грубый голос.
И вдруг одна из женщин воскликнула:
– Эй, подруга! Ты хоть знаешь, на кого ты похожа?
– На саму себя! – пробормотала Мария.
– Это самой собой! На артистку ты похожа! Марию Строеву! Я ее как раз недавно по телику видела! Ну точь-в-точь!
– Это я и есть! – тихо ответила Мария – она уже начала понемногу приходить в себя.
Установилась мертвая тишина. Если бы Мария посмотрела вокруг, то увидела бы, как все женщины, замерев, переглянулись, а лица у них стали напряженными.
– Гонишь! – неуверенно сказала Клякса. – Чтобы народную артистку и в тюрьму?
– В России все бывает, – вздохнула Мария и невольно вскрикнула – вздох отозвался болью в боку.
– Щас проверю, – удивленно сказала Баржа и, достав сотовый, начала кому-то звонить.
– Ну если мы уже познакомились, можно я сяду? – попросила Мария.
– Мы и так сидим, – произнесла Клякса известную еще со времен царя Гороха остроту, но ее никто не поддержал, и она замолчала.
Мария осторожно доковыляла до стола и аккуратно присела на скамейку, а все растерянно смотрели то на нее, то на Баржу.
– Она и есть, – сказала наконец та и, подойдя к столу, села напротив.
– Блин! Менты вконец охренели! Артистку в тюрьму сажать! – зашумели женщины.
Они стали негромко обсуждать между собой произошедшее, а Баржа тем временем скомандовала:
– Лед из холодильника достаньте и в тряпку заверните, чтобы Марья к глазу приложила, хотя, – она махнула рукой, – фигнал и так будет вполлица.
– Так кто же знал-то, – смущенно начала оправдываться Клякса и отправилась к холодильнику.
– Куришь? – спросила Баржа.
– Иногда, потому и не взяла с собой, – объяснила Мария.
Баржа пододвинула ей пачку «Парламента».
– Сейчас как раз тот случай. Кури, – а потом распорядилась: – Достаньте из заначки коньяк и закуску соберите.
Женщины засуетились, а Мария закурила. Она затянулась, и от глубокого вздоха в боку опять стрельнула боль. Мария закашлялась, но мужественно докурила до конца – черт его знает, как отреагирует эта Баржа на то, что она оставит сигарету недокуренной. Тем временем стол был накрыт, коньяк налит в алюминиевые кружки и закуска, причем самая разнообразная, сырокопченая колбаса, сало, ветчина, сыр, малосольная семга, разложена по таким же мискам. Женщины сели к столу – одна только Клякса воевала с холодильником, выламывая оттуда куски льда. Никто ни до чего не дотрагивался, пока Баржа не взяла свою кружку и сказал:
– Ну, со знакомством!
Все выпили залпом, и только Мария отпила немного, объяснив:
– Боюсь больше, внутри все болит, как бы хуже не было.
– Ну смотри, как хочешь, – не стала настаивать Баржа. – Хотя коньяк хороший, казахский. Они там такой наловчились делать, что от французского не отличить. Закусывай чем бог послал.
Мария немного поела и почувствовала, что ее клонит в сон. Увидев это, Баржа приказала:
– Чаю покрепче для Марьи сделайте.
Отпив немного крепкого, душистого, обжигающего и очень сладкого чая, Мария почувствовала себя бодрее. Она, конечно, знала, что и сотового телефона, и спиртного в ИВС по правилам быть не должно, но, видимо, на Баржу это не распространялось. Несмотря на то, что обстановка, казалось бы, разрядилась, она понимала, что расслабляться рано, и оказалась права, потому что Баржа сказала:
– Марья! А ведь муж-то у тебя мент! Полковник Гуров! Так?
– Да, – кивнула Мария. – И женаты мы уже давно.
– Ты не бойся! – успокоила ее Баржа. – Он мент правильный. Честный. За что его люди и уважают. А теперь рассказывай, что у тебя приключилось, раз даже он не смог тебя защитить. И заодно глаз лечить будешь. Клякса, долго тебя ждать?
Женщина принесла куски льда, завернутые в полотенце не первой свежести, но Мария даже бровью не повела, а приложила компресс к глазу и начала рассказывать, как было дело. Женщины, а уж они-то, как она поняла, на таких делах собаку съели, внимательно слушали. Когда она закончила, Баржа авторитетно заявила:
– Подстава голимая! Причем не ментовская – эти бы тоньше сработали! И наши здесь ни при чем – о том, что Гуров не берет, знают все до единого. Если Александров это Санька Рыжий, то Гуров в его деле честно разобрался, и получил он только то, что положено. Санька бы на такое не пошел, он с головой дружит, а за такое ее и оторвать могут. Надо бы ему маляву кинуть, чтобы знал, какие дела от его имени творятся. – И, подумав, продолжила: – Кому-то твой мужик крепко поперек горла встал. А ментов втемную использовали, – уверенно сказала она. – Какая-то сука им стуканула, что через тебя Гурову будут взятку давать, причем указала что именно, в чем и от кого, уже после того, как тебе эти цветы дали. Иначе мужика того, что их принес, прямо в коридоре повязали бы. Менты на эту туфту купились, а времени на подготовку у них не было. Вот и лопухнулись. А теперь что? Колье нет! Да еще и неизвестно, было ли. Цветов нет, мужика, что к тебе приходил, нет. Сплошной голяк! Вот им и не оставалось ничего другого, как тебя со злости закрыть в порядке 97-й статьи УПК, чтобы ты якобы доказательства не уничтожила. Да чтобы Гурова, если получится, сломать! Его многие не любят!
– Его нельзя сломать, – не менее уверенно сказала Мария. – Ни через меня, ни по-другому. Меня уже и похищали, и убить пытались, только боком все выходило тем, кто это затеял.
– Ну, бог даст, и в этот раз твой мужик не оплошает, – усмехнулась Баржа. – Все! Всем спать! Марью завтра утром обязательно на допрос дернут, так что голова ей ясная нужна.
– А где мне себе постелить? – спросила Мария.
– Уже постелили, – сказала Баржа, кивая на нижнюю койку возле окна.
– Но ведь я же чье-то место заняла? – повернулась к женщинам Мария.
– Мое, – ответила одна из них. – Только мне почему-то кажется, что ты тут у нас ненадолго и оно скоро освободится. Если после завтрашнего допроса сюда обратно не вернешься, то мужу передай, что Нинка Краевая его до сих пор добрым словом вспоминает. Он тогда с моим делом по справедливости разобрался. Хотя… – она усмехнулась. – В жизни моей все равно ничего не изменилось.