Кричать «ура» сил не оставалось. Кто-то стрелял на ходу, не целясь, старались не смотреть, как падают вокруг товарищи. Сильным был встречный пулеметный огонь, и метко били из винтовок чёртовы «лопари», готовые насмерть стоять за свою каменистую лесную землю и бесконечные озера.
Когда сближались, финны в большинстве своем рослые крепкие парни, поднимались навстречу и, не колеблясь, вступали в рукопашный бой. Запомнилось, что одеты они были по-охотничьи, легко. Форма серо-голубого цвета, но немало было в домашних коротких полушубках, ватных куртках (ополченцы) и овчинных светлых шапках.
Винтовки Мосина (финская модель), автоматы «Суоми» с круглыми дисками, похожие на наши ППД. Дрались жестоко, не уступая друг другу. Лица у финнов были похожи на русские: широкоскулые, голубые глаза, светлые волосы. Но это замечалось после боя, когда забирали у мертвых трофеи, документы.
Тимофею Зайцеву везло. И в ближнем рукопашном бою, когда успевал выстрелить или ударить первым, и в атаках, когда на снегу оставались сотни убитых.
Раза два его взвод выбивали на три четверти. Уцелевшие зарывались в снег среди кочек и камней. Терпеливо ждали ночи, чтобы отползти. Товарищ не выдержал холода и боли в простреленной руке. С тоской глядел, как взрываются мины, находя новые жертвы и добивая раненых. Сказал Тимофею:
– Ты как хочешь, а я поползу.
– Выждем хоть полчаса, пока стемнеет, – пытался уговорить его младший лейтенант Зайцев.
Не послушался. Пополз, кое-как двигая окоченевшими ногами. Финский снайпер дал ему отползти шагов двадцать и точно влепил пулю в голень. Стрелял, как позже выяснилось, пулей со спиленной головкой. Такая, даже если кость не перебьет, разворачивается в теле, как лепесток, и вырывает на выходе кусок мяса.
Не забыть, как захлебывался от крика товарищ. Поднялся, но тут же получил пулю в другую ногу. Через минуту кричать уже не мог, хватался за ноги, стонал, перевязать себя не смог. Да и какая повязка удержала бы две струи крови?
Затем, дав русскому помучиться, снайпер всадил умирающему пулю в лицо. Из-под суконной буденовки брызнуло что-то бурое, вязкое. Повис мутной виноградиной выбитый глаз.
Все это происходило рядом с младшим лейтенантом Зайцевым. Много всего нагляделся на той жестокой войне. А в учебный полк бронебойщиков попал не только потому, что имел к осени сорок первого немалый боевой опыт.
У финнов захватили однажды в качестве трофея самозарядное противотанковое ружье «Лахти-39» калибра 20 миллиметров. Во время марша громоздкую штуковину ставили на крышу головного грузовика или на сани. Младший лейтенант Зайцев, хорошо разбиравшийся в оружии, быстро освоил его и прикрывал движение батальонной колонны.
У финнов было много хороших стрелков. Поначалу думали, что «кукушки» устраивают засады на деревьях. Когда видели подозрительную ель или сосну, Зайцев разворачивал тяжелое ружье (53 килограмма весом) и всаживал в гущу ветвей три-четыре мелких осколочно-фугасных снаряда.
Разлетались в сторону обломки веток, хвоя, взлетали с карканьем вороны. Ни одного снайпера на деревьях не обнаружили, они прятались на земле, в снегу. Но однажды снял наблюдателя на раскидистой ели, сбоку от дороги. Раза два удачно отстрелялся по дзотам. Один поджег, а в амбразуру другого закатил пару осколочных снарядов. Расчет, израненный мелкими осколками, вытащили и прикончили на месте – слишком много душ погубили эти двое, опустошая ленты старого кайзеровского пулемета МГ-08.
Ружье у младшего лейтенанта вскоре забрали в штаб дивизии для изучения, а взводный Зайцев получил медаль «За боевые заслуги» и очередное звание «лейтенант».
Повоевал немного в начале Отечественной. Был ранен, а затем направлен в учебный полк, обучать молодых стрельбе из недавно появившихся противотанковых ружей.
Сначала сам разобрался в системах. На полигоне вместе с другими командирами выпустил с десяток пуль по мишеням. Рассматривая издырявленную стальную плиту, убедился, что оружие сильное и может противостоять немецким танкам и броневикам.
Длинный ствол и сильный патрон неуклюжего на вид ружья помогали разгонять пулю до скорости тысяча метров в секунду, в полтора раза быстрее, чем у «Лахти-39». И прицельность была неплохая. На триста шагов всаживал четыре пули из пяти в мишень размером с оконную форточку, чему предстояло учить своих подопечных.
Но с другой стороны, тоскливо становилось при мысли, что слишком неравным будет поединок между молодыми ребятами с этими ружьями и немецкими танками, которые снесут бруствер окопа и расчет из своего орудия за полкилометра, не дав как следует прицелиться.
Но все же это было лучше, чем гранаты или бутылки с горючей смесью. Когда приходилось подпускать танки в упор, у многих красноармейцев не доставало выдержки. Бросали тяжелые гранаты кое-как, иногда сами подрывались. Другие убегали прочь, и башенные пулеметы убивали их в спину. Танкобоязнь – так это называлось. И отучать от нее бойцов тоже предстояло в самые короткие сроки.
В тот ноябрьский день сорок первого года подтаяло. Хотя отсутствием аппетита никто из нас не страдал, но овсянка, приправленная подсолнечным маслом, лезла в глотку с трудом. Нашей роте предстояло пройти обкатку танками. Нервничал Гриша Тищенко, восемнадцатилетний парень из-под Пензы. Мой товарищ Федя Долгушин, с кем мы сдружились еще в Инзенских учебных лагерях, тоже ел без аппетита, уставившись в стол.
Сержант Миша Травкин, командир отделения, держался спокойнее других. Я тоже старался не думать, как через мой окоп пойдет танк, но что-то выдавало волнение.
– Страшновато, Андрюха? – спросил Михаил.
– Да так, – неопределенно пожал я плечами.
Но чай пил торопясь, насыпав порцию сахара в одну кружку, а не в две, как обычно. Чаем мы обманывали вечно голодные желудки. Разделишь горстку желтоватого сахарного песка на две кружки, и вроде брюхо полное.
Всем было в то утро не по себе. Будто в последний бой идем. «Старички», правда, держались увереннее, но я слышал, как они вполголоса переговаривались между собой:
– Выдумали! На живых людей танки пускать.
– А если окоп провалится сантиметров на тридцать? Размажет в блин.
– Делать им нечего, изобретают всякую чушь. Из ружья еще ни разу не стрельнули, а уже под танки загоняют.
Обкатка проходила следующим образом. Рота, без малого двести человек, выстроилась на полигоне в шеренгу по три человека. Наш первый взвод, как всегда, на правом фланге. Отдельно стояло начальство. В стороне на малом газу урчали два легких танка БТ-7. Легкие-то они легкие, но весят тринадцать тонн! Хватит с лихвой, чтобы раздавить любой окоп.
Начальник штаба полка, грузный подполковник в фуражке, коротко повторил инструкции скрипучим и, как мне показалось, злым голосом. Затем дал команду:
– Приступить к выполнению упражнения!
В окоп в шинели, в каске, с двумя учебными гранатами в чехле полез наш взводный Тимофей Макарович Зайцев. Весь строй напрягся, когда один из танков, набирая ход, пошел прямо на окоп. Нас предупредили, что машина развернется над окопом, возможно, привалит нас землей и снова пойдет дальше. В этот момент требовалось швырнуть в танк обе деревянные, с металлической окантовкой, гранаты.
Но разворот начальство отменило. Решило, что хватит с нас пропустить танк над головой, почувствовать его мощь и понюхать гарь ревущего мотора. Зайцев, конечно, не подкачал. БТ зацепил одной гусеницей край окопа, посыпалась земля, а когда машина миновала его, лейтенант ловко выскочил наружу.
С расстояния десяти шагов он забросил одну гранату на трансмиссию двигателя, а вторую – под гусеницы. Затем выхватил пистолет и тремя выстрелами вверх обозначил огонь по экипажу подбитого танка. Все происходило настолько быстро и ловко, что по рядам бойцов пошел возбужденный гул.