– Что, брателлы, бабок срубить надумали? Ну, теперь они вам еще долго не понадобятся… И вообще, считайте, повезло вам, хлопцы. Не дай бог, хоть бы царапина была у моего друга, я бы вас голыми руками порвал на мелкие фрагменты. И ты, Лева, хорош… Днем, когда разговаривали, надо было сказать, где обосновался. Еще молодец, сообразил по телефону дать намек насчет адреса. А то бы…
– Стас! – Укоризненно рассмеявшись, Гуров с трудом встал, разминая затекшие конечности. – Я и собирался тебе это сказать – где эта улица, где этот дом… Однако ты куда-то так спешил, что оборвал разговор чуть не на полуслове. Я и заикнуться не успел, а ты уже дал отбой. А часа полтора назад позвонил, но ты почему-то оказался вне зоны приема сигнала. Так что претензии не ко мне.
– Да?.. – огорчился Станислав. – Хм… Вон оно что… А я, понимаешь, там как…
– …белка в колесе, – дружелюбно подмигнув, закончил за него Гуров.
Но Стасу и в самом деле пришлось попотеть изрядно. Прибыв в Трофимовку в четвертом часу дня, он отправился в контору местного сельхозпредприятия. Как сообщили Стасу конторские работницы, их директор был на месте. И хотя тот куда-то (как догадался Стас) очень спешил, побеседовать с московским сыщиком время все же выкроил. По мнению директора, назвавшегося Эрвином Петровичем, и Степаныч, и Хомяков мужиками в общем и целом были нормальными. Хоть, случалось, и выпивали, но в пропойцах не числились никогда. Бывало, конечно, возвращаясь с поля, втихаря прихватывали с собой сумку-другую зерна, но завзятыми хапугами не были.
Их убийство породило в селе массу слухов и кривотолков. Местные всезнаи, до синяков колотя себя в грудь, утверждали, что комбайнеры нашли-таки сокровища, зарытые под холмом. Но драгоценности охраняло проклятие, которое падало на всякого, кто осмелился бы к ним прикоснуться. Потому-то мужиков и убили мафиозники, забравшие драгоценности себе.
– А вы-то что думаете по этому поводу? – уточнил Крячко.
– Ну, что я могу сказать? – Эрвин задумался. – Больше склоняюсь к этой версии. Дело тут вот в чем. Незадолго до случившегося Хомяков неожиданно попросил отгул на один день. И это в разгар уборочной! Я отказал. Тогда он расходился, раскипятился – я даже не ожидал такой реакции. Стал грозиться, что, если не отпущу, он из хозяйства немедленно уволится. Спрашиваю его: ну на кой тебе этот отгул? Говорит, надо к зубному – зуб болит, замучил. Предлагаю: давай на своей машине свожу и даже проведу без очереди к Ордынцеву – это наш лучший зубник. Он растерялся, замялся и уже без всяких объяснений объявил: дай отгул и ни о чем не спрашивай. Мол, Степаныч и Васька с Жоркой втроем на двух комбайнах день отработают, как если бы вчетвером. Ну, я согласился. Где он был тогда, я не знаю – то ли в Жукове, то ли в области. Но на другой день ходил такой возбужденный, такой весь из себя…
– Ну а в тот день, когда их убили, они чем занимались?
– Как мне уже потом рассказал комбайнер из их звена Злохин Вениамин, они прямо спозаранок куда-то уехали с поля на мотоцикле Хомякова. Обещали вернуться через пару часов. Но не вернулись и к обеду. И уже ближе к вечеру их чисто случайно нашли за посадкой, это вдоль дороги в сторону Жукова. Мотоцикл стоял там же. Они лежали на траве, уже начали коченеть. Районная милиция признала, что это они поссорились и застрелили друг друга.
– А как же объяснили отсутствие орудий убийства? – саркастически улыбнулся Станислав.
– Очень просто. Дескать, кто-то там побывал еще раньше и забрал оружие себе, – грустно усмехнулся Эрвин. – Бред, конечно, идиотский.
– С кем еще из работников хозяйства я мог бы поговорить?
– Можно с женой Хомякова. Она работает в детсаду воспитателем. Можно с Валентиной Баловой… Хотя нет, она куда-то уехала и до сих пор не вернулась.
– Уже возвращается. Она была у нас, в Главном управлении. Ездила в область, но ее там и слушать не стали. Она в Москву, в министерство, оттуда отфутболили к нам. Так что мы в данном случае крайние. Но я с ней согласен. Если ваш райотдел и в самом деле перестал мышей ловить, то его надо бы хорошенько перетрясти. Это не дело, потакать криминалу, не расследуя, как положено, даже очевидные убийства!..
– Еще можете поговорить с членами их звена. Они сейчас в поле, кончают убирать последний клин ячменя. Доехать-то в поле есть на чем?
– И есть, и нет… – Крячко досадливо махнул рукой. – В райотделе выделили такой рыдван, что сюда еле добрался. А сейчас он, похоже, совсем издох – не работает стартер, не дает заряда генератор… Думается мне, что это очень даже неспроста.
– Я бы и сам свозил вас в поле, но нужно срочно ехать в райсельхозуправление… – Эрвин развел руками. – Дежурные машины все в поле. Впрочем, есть вариант. Моего соседа Павла Грустнова попросите, он вас на своем «Урале» куда захотите повезет. Любит кататься до опупения. Он у нас заведующим фермой работает. Можете ему сказать, что я разрешил отлучиться. Кстати, на ферме его сейчас и найдете. Вот только заправить придется за свой счет: у нас в хозяйстве с бензином полный зарез – только для уборочной и молоковоза.
– Это не проблема. Заправим! – кивнул Станислав.
Выйдя из конторы, он первым делом завернул в детсад, находившийся по соседству. Вдова Хомякова оказалась молодой женщиной, с выражением тоскливой безнадеги на миловидном круглом лице. Говорила тихо, как будто опасалась кого-то разбудить. По ее словам, муж о своих делах ей рассказывал редко. Особенно о том, что касалось чего-то ответственного. К женщинам Дмитрий относился с предубеждением, считая их неспособными хранить секреты в силу врожденного легкомыслия.
– Я не знаю, нашли ли чего они там со Степанычем? Домой ничего такого, похожего на драгоценности, он не привозил, – поправляя на голове темную косынку, грустно повествовала вдова. – Правда, недели полторы назад я заметила, что с поля он приехал какой-то не такой, как обычно. Я уж было заподозрила, что он закрутил любовь с Нинкой, поварихой на полевом стане. Она давно к нему липла. Но бабы сказали, что с Нинкой у него ничего такого нет. А что к чему, мне он так и не признался. Я уж к нему и так и этак… И, знаете, тем утром, как это все случилось, я как почувствовала, что вижу его в последний раз. У него мотоцикл никак не хотел заводиться. Тыркался он с ним почти полчаса. Потом, когда все же растолкал, как-то так неожиданно обернулся в мою сторону и рукой помахал. У меня аж сердце упало. И когда его нашли убитым, я даже не удивилась – как будто знала заранее…
– Скажите, – Стас тоже старался говорить, не повышая голоса, – а в тот день, полторы недели назад, он тоже ездил на работу на мотоцикле?
– Кстати, да… Так-то он обычно ездил со всеми на дежурке – «газоне» с будкой. А в тот день – точно, почему-то поехал на мотоцикле.
– И еще вопрос. Тогда же вы ничего странного в его рабочей одежде не заметили? Я имею в виду, когда он вернулся со смены?
– Да вроде ничего… Хотя нет! Он как будто в болоте где-то лазил – у него и на рубашке, и в волосах ряска была болотная. Я как-то так вскользь его спросила – откуда, мол, эта ботаника? Он в ответ буркнул что-то непонятное, и я больше расспрашивать не стала.
– А куда и к кому он ездил незадолго до смерти? Он, как мне сказали, брал на работе отгул.
– Да вроде зуб лечить… Я ж вам говорю – из него, случалось, и клещами слова было не вытащить.
– Тогда у меня к вам большая просьба. – Крячко для пущей убедительности выделил слово «большая». – Сейчас вам нужно будет пойти домой и осмотреть его одежду, в которой он ездил по делам.
– Ездил он в своем костюме. Только… В нем его и похоронили. – Вдова сокрушенно покачала головой.
– А карманы вы не проверяли? Меня интересуют автобусные билеты, магазинные чеки, какие-либо записные книжки…
– Карманы я вычищала от всякого мусора – в гроб-то как попало не кладут. Но все, что выгребла из карманов, выкинула в мусорное ведро. Вообще-то да, билет у него там был! И непохожий на те, какие у нас дают в автобусе, а как из кассового аппарата. Такие только на автовокзале выбивают. А ездил он – точно! – в область. Я еще тогда удивилась – чего это он с зубом поехал в такую даль? Вот… А записных книжек себе никогда не покупал. Все держал в голове.