Борис Житков
ВикторВавич
ВИКТОР ВАВИЧ
Роман
КНИГА ПЕРВАЯ
Прикладка
СОЛНЕЧНЫЙ день валил через город. В полдень разомлели пустые улицы.
УВавичейводворешевельнетветер солому и бросит - лень поднять.Щенокположил морду в лапы и скулит от скуки. Дрыгнет ногой, поднимет пыль.Леньейлететь,леньсадиться,ивиситонав воздухе сонным золотом,жмурится на солнце.
Итактихо было у Вавичей, что слышно было в доме, как жуют в конюшнелошади - как машина: "храм-храм".
Ивдруг,поскрипываякрыльцоми сапогами, молодцевато сошел во двормолодойВавич.Вольнопервторогоразряда.Смаленькимиусиками,смягонькими,черненькими.Затянулсяремешком:длякого,в пустом дворе?Ботфортыначищены,неказенные-свои,инефрантовские - умеренные.Вкрадчивыеботфорты.Неказенные,ацукнутьнельзя.Онлегко,кактросточку,держалнаперевесвинтовку.Образцововычищена.Уткивсполошились,заковыляливугол,сдосадыкрякали.АВиктор Вавич отпалисадника к забору с левой ноги стал печатать учебным шагом:
- Ать-два!
Когдаонпечатал,лицоу него делалось лихим и преданным. Как будтоначальство смотрело, а он нравился.
- Двадцать девять, тридцать!
Викторсталпередзабором.Тутондостализкарманааккуратносложеннуюбумажку.Мишень. Офицерскую мишень - с кругами и черным центром.Растянулкнопкаминазаборе и повернулся кругом. Ловко шлепнул голенище оголенище. Отчетливо:
-Хляп!-Постоял,прислушивался и снова: - Хляп! Старик кашлянул вокне. Виктору стало неловко. Спит же он всегда в это время.
Виктор подтянул голенище и ворчливо сказал:
- Хлопают, прямо стыдно, - и вольным шагом пошел к палисаднику.
СтарикВавичстоялв окне в расстегнутой старой землемерской тужуркеповерхночной рубахи. Он толстыми пальцами сворачивал толстую папиросу, какбудтолишнийпалец вертел в руках, посматривал на сына, подглядывая из-подбровей.
Виктор остановился и снова дернул голенище - зло, как щенка за ухо.
- А, черт, удружил тоже... сапожник и есть.
Мазнулглазом по окну. Отец уже повернулся спиной и зашаркал туфлями встоловую. Закурил, задымил и вместе с дымом пыхнул из усов:
- Голенищами!
-Нищие?-обрадоваласьТаинька.-Музыкантыпришли?Таиньказахрустелакрахмальнымситцемивысунулавдверьбеленькую головку, свеснушками, с вострым носиком.
-Голенищами!Голенищамиаплодируетлоботряс-тонаш.Немешай, -сказал старик, когда дочь сунулась к окну, - пусть его!
Асамомугде-то внутри, как будто в желудке, тепло стало от того, чтовсе же хоть дурак сын, а красивый. Красивый, упругий.
Но старик вслух корил себя за эти чувства:
-Мыв это время в землемерном читали... этого... как его? Еще поетсяпронего.-Имотиввспомнил:- "Выпьем мы за того". Да и пили. Идейнопили. А не: "ать-два". Дурак!
Викторсопаскойисподлобьяглянулнаокна.Никого.Потоптался,поправил фуражку. Вдруг нахмурился, сказал:
-А черт с вами! - И снова отсчитал тридцать шагов - от мишени к дому.Онстоял,держа винтовку к ноге. Раз! - и Виктор ловко отставил левую ногуи взял наизготовку.
-Отставить! - шепнул себе Виктор. И броском, коротко и мягко, взял "кноге".Хлопнулиголенища.Хотелоглянуться.-А плевать! Я дело делаю.Каждыйсвоеделоделает. Ать! - И винтовка сама метко влетела под мышку изамерла.Викторвзялнаприцел. Он видел себя со стороны. Эх, вольнопер!Картина!Чувствовал, как лихо сидит на нем бескозырка, прильнул к винтовке.Онпокаещеневиделмишени,негляделнамушку,гляделнамолодчину-вольнопера.
Что-тозаскребло за забором, и одна за другой показались две стриженыхголовы:мальчишкивпилисьвВавичаитакизамерли,недожевалискороспелку, - полон рот набит кислой грушей.
"Кэ-эк пальнет", - думали оба.
НоВавичнепальнул.Он прикладывался, щелкая курком, резким кивкомподнималголовуотприкладаи брал наизготовку. Теперь он прикладывался,целилсяаккуратно,затаивдыхание,итвердилв уме: "как стакан воды".Бережно подводил мушку под мишень. Он замирал. Затаивали дух и мальчишки.
Цок! - щелкал курок, и все трое вздыхали.
Вольноопределяющиесядопущеныкофицерскойстрельбе.Вавичвсехобстреляет. Шпаков-перворазрядников.
"Гимназеи!"-подумалон про перворазрядников. И еще тверже вдавил вплечо приклад.
Потом- значок за отличную стрельбу. Он даже чувствовал, как он твердотопорщитсяунегонагруди.Бронзовый.Мишеньтакая же и две винтовкинакрест.
Обстрелялофицеров.Офицерамнеловко. Они жмут ему руку и конфузятсяот злости и зависти. А он - как будто ничего. Навытяжку, каблуки прижаты.
"Молодчага! - Рррад стараться!"
Герой, а стоит как в строю. От этого всем еще злее станет.
Картина!
Обиды
ВИКТОРВавичнелюбил лета. Летом он всегда в обиде. Летом приезжаютстуденты.Особенно-путейцывбелыхкителях:кительофицерскийигорчичникинаплечах.Свензелями:подумаешь,свитыеговеличествастрекулисты.(Технологи-теповахлачистей.)А уж эти со штрипочками! Ибарышнинарочноснимигромкоразговариваютипосторонамглазамиобмахивают,-приятно,чтосмотрят.И нарочно громко про артистов или опрофессорах:
- Да, я знаю! Кузьмин-Караваев. Я читала. Бесподобно!
А студент бочком, бочком и ножками шаркает по панели.
Нуэтибы,черт с ними. Но вот те барышни, которые зимой танцевали сВиктором,-икакиеонизаписочки по летучей почте посылали (Виктор всезаписочкипряталвжестянойкоробочке и перечитывал), - эти самые зимние