От проблематики культуры к признанию этничности
Коллизии с попыткой придания культуре роли всеобщего ключа к решению различных проблем, а также участившиеся проявления «этнического возрождения» повлекли за собой необходимость признания в исследовательском поле еще одного концепта – этничность. Взаимосвязь этих базовых концептов получила выражение в новом определении – этнокультурноепроисхождение. Сама идея этничности получила признание у зарубежных исследователей только с конца 1960-х годов ХХ в. [Barth, 1969]. Но все более распространявшееся влияние концепта идентичности часто приводило к тому, что и сам процесс «этнического возрождения» стал рассматриваться как часть более широкого движения, получившего название «политика идентичности» [Kymlicka, 2004, р. 9]. Одну из причин подобного отношения к явлению этнического многообразия объяснила Ф. Беккер: «Вплоть до середины 1970-х годов еще существовал широкий консенсус по вопросу о том, что этнические различия будут стираться в процессе модернизации. Поэтому этничность рассматривалась только как третьестепенный фактор, и, по общему тогдашнему убеждению, этнические различия можно было списать в подстрочник истории» [Беккер, 2001, с. 68]. Но почему-то это сугубо «временное и незначимое обстоятельство» все более и более настойчиво заявляло о себе. Поэтому науке, в том числе ее политической отрасли, пришлось по-новому взглянуть на него.
Сразу приходится констатировать, что исходная разнородность социально-политических контекстов стран и регионов определила различия и в трактовках этнического феномена. Так, одно из влиятельных за рубежом направлений рассматривало заявившее о себе «этническое возрождение» как эпифеноменальное явление, обусловленное желанием достижения материального успеха, безопасности или власти. Другое – объясняло рост этнополитической активности конфликтными мотивами, изначально свойственными данному феномену. Представления подобного рода получили воплощение, в частности, в классических работах Дж. Ротшильда [Rothschild, 1981] и Д. Горовица [Horowitz, 1985]. Перечень различных трактовок зарубежными авторами концепта этничности можно было бы существенно продолжить. В результате же мы лишь получим широчайший спектр взаимоисключающих мнений, на одном полюсе которого окажутся народы или нации, а на другом – лишь коренное население, мигрантские диаспоры или же инвалиды, сексуальные меньшинства и даже коммунисты [Cashmore, 1996; Eriksen, 1999; Fenton, 2010; Jenkins, 2008; Reminick, 1989 и др.]. Не случайно, оценивая позднее состояние дел в рассматриваемой сфере, Р. Коллинз пришел к выводу: «Аналитическое осмысление этничности составляет одно из слабых мест социальных наук… в [проводившихся] исследованиях самоочевидным казался вопрос о том, почему же существуют этнические группы» [Коллинз, 2005, с. 19–20]. Среди попыток ряда современных авторов предложить более «глубокую» концепцию этничности можно отметить работу Г. Хейла. Он постарался уйти от прежних аргументов поведенческой мотивации в рассматриваемой сфере. Выход из сложившегося тупика, как полагает автор, заключается в том, чтобы вернуть теорию этничности и идентичности на ее прежнее основание, предполагающее активное использование данных исследования психологии человека [Hale, 2008, р. 2]. Поэтому его разработки велись в рамках теории микроуровня, предполагающей «сверхмягкую» трактовку базовых концептов идентичности и этничности, т.е. их представление как явлений сознания. «Психологизация» проблемы этничности и этнической политики Хейлом стала возможной благодаря использованию ряда экономических положений либерализма, и прежде всего – о значимости сознания для максимизации человеком своей выгоды [Hale, 2008, р. 33]. При этом исследователь абсолютно уверен в том, что «такие явления, как собственно этнический интерес или этническое предпочтение, не существуют. На самом деле мы должны исходить из убеждения, что поведение этнических общностей определяется теми же основными мотивами, которые направляют поведение человека в различных обстоятельствах. Один из таких мотивов включает желание материальной выгоды и экономического процветания» [Hale, 2008, р. 52]. К сожалению, подобную попытку представления этничности как своеобразного «бизнес-проекта» трудно признать удачной. Фактически развиваемый Г. Хейлом подход является еще одной попыткой, наряду с мультикульутрализмом, идентичностью и др., уйти от собственно этнического феномена, на этот раз, в психологические дебри. Не менее примечательны и регулярные попытки «приручить» этничность путем ее элиминации в этническую или национальную идентичность [Guibernau, 2008 и др.]. Почему все это делается, наглядно объяснила М. Ривз: «…“этничность” в качестве аналитического инструмента уже изрядно выработала свой ресурс – она больше скрывает, нежели обнаруживает» [Ривз, 2008, с. 25].
Следует учитывать, что ограничения и сложности, возникающие в случае признания значимости фактора этничности, появляются еще и потому, что это признание естественным образом повлечет за собой необходимость формирования особой этнической политики. Как полагал Мартин, подобная новая сфера политической жизни «означает не только принятие неких мер в отношении членов конкретной этнической группы, но в первую очередь государственную поддержку национальных территорий, языков, элит и идентичностей этих этнических групп» [Мартин, 2002, с. 80]. При таком подходе и влиятельный мультикультурализм может быть представлен как набор требований этнокультурных групп к государству или же в качестве ответа этнокультурных групп на требования, которые предъявляет к ним государство в стремлении продвинуть процесс интеграции [Kymlicka, 2004, р. 25]. Произошедшая политизация этнической проблематики оказывала и оказывает существенное влияние на сугубо академические попытки постигнуть данное явление. Но не стоит полагать, что подобное отношение к этнической проблематике является лишь результатом чьей-то «злой воли», приведшей к внедрению неких двойных стандартов. Причины здесь более глубокие, и для понимания проблемы этнического необходимо обратиться к аргументации позиций как его противников, так и сторонников.
Альтернативы концепции этничности
Не приходится удивляться, что разработка проблемы этничности ведется за рубежом в условиях постоянной критики со стороны приверженцев других приоритетов в исследовании проблем разнообразия. Одни авторы в решении возникающих проблем по-прежнему делают ставку на принцип общего гражданства [критику этого подхода см.: Young, 1989]. Сторонники признания значимости этничности упрекают своих оппонентов: «Очевидно, что во многих полиэтничных и мультинациональных государствах риторика гражданства традиционно использовалась в интересах защиты интересов доминирующей национальной общности» [Kymlica, Norman, 2000, р. 10–11]. Еще одним конкурентом концепции этничности за влияние в разработке проблемы разнообразия является, как уже отмечалось, идея распространения универсальных прав человека (индивида). Как полагает тот же Л. Хенкин, «права человека являются идеей нашего времени, единственной морально-политической идеей, получившей всеобщее признание» [Henkin, 1990, р. ix]. (Здесь будет уместно вспомнить и призывы Р. Рорти к созданию глобальной общности, основанной на этой идее.) Причины популярности представлений подобного рода объяснил У. Кимлика: «Такой переход… к универсальным правам человека приветствуется многими либералами, так как представляется естественным развитием достигнутого ранее успеха в защите религиозных меньшинств… Многие либералы послевоенного периода полагали, что религиозная толерантность, основанная на разделении церкви и государства, служит также и моделью для этнокультурного разнообразия. Согласно данной точке зрения, этническая идентичность, подобно религии, представляет собой нечто такое, что люди должны свободно выражать в своей частной жизни, но не там, где дело касается государства» [Kymlicka, 1995, р. 3]. С критикой подобной универсализации идеи прав человека выступили также и другие авторы [Gurtov, 1991; Ignatieff, 2003].